Mercedes - benz

 Вполне доверяя дону Мигелю, министр следовал его советам без всяких возражений и вообще слепо доверял ему.
В то время, когда молодой человек спешил к донне Авроре, она сидела в гостиной перед цветочным столом и машинально обрывала засохшие цветы и листья. В ушах ее все еще звучал резкий голос и насмешливый хохот донны Марии Жозефы; сердце ее сжималось от невыносимой боли при воспоминании о том, что ей наговорила отвратительная женщина относительно человека, которому девушка отдала свою душу.

 Она так была погружена в свои горестные размышления, что не слышала, как отворилась дверь и кто-то вошел в комнату. Только прикосновение горячих губ к ее руке, лежавшей на краю стола, вывело ее из задумчивости.
— Мигель! — вскричала она, обернувшись и вскакивая со своего места.
Движение ее было так стремительно и на ее мертвенно-бледном лице выражалось такое презрение, что молодой человек остановился, как пораженный громом, вместо того, чтобы обнять ее, как он намеревался сделать и как всегда делал.
— Кабаллеро, — поправилась донна Аврора сдержанным, холодно-вежливым голосом, — матери моей нет дома.
— Кабаллеро?! Матери моей нет дома! — повторил дон Мигель в полном недоумения, не веря своим ушам. — Клянусь честью, Аврора, я совершенно не понимаю, что означают твои слова и твое странное поведение.
— Я хочу сказать, что я одна и в праве ждать от вас уважения, как к беззащитной девушке. 

Дон Мигель покраснел.
— Аврора! — воскликнул он. — Скажи мне, ради Бога, шутишь ты надо мной, или я сошел с ума и вижу и слышу совсем не то, что есть в действительности?
— Вы лишились не ума, сеньор, а кое-чего другого.
— Другого?
— Да.
— Чего же именно, Аврора?
— Моего доверия и уважения, сеньор.
— Твоего доверия и уважения?!
— Да, сеньор... Впрочем, что вам в моем уважении и доверии! — с презрительной улыбкой добавила девушка.
— Аврора! — воскликнул дон Мигель, приближаясь к ней.
— Стойте, кабаллеро! — резко произнесла девушка с полным достоинства жестом, простирая руку вперед. — Дальше ни с места! 

Проговорив эти слова, она спокойно заняла свое прежнее место, между тем как растерянный и смущенный молодой человек оперся рукой о спинку стоявшего перед ним кресла. Он весь дрожал и не находил, что сказать.
Прошло несколько минут тяжелого молчания. Наконец дон Мигель, овладев собой, проговорил:
— Сеньорита, надеюсь, что вы не откажете сообщить мне причину, по которой я так неожиданно для меня лишился вашего уважения и доверия.
— Я не нахожу нужным и даже считаю себя в праве не отвечать на ваш вопрос, сеньор, — сказала донна Аврора с тем высокомерием, которое женщины всегда выказывают к любимому человеку, когда считают себя оскорбленными им.
— Сеньорита, — продолжал дон Мигель, — если все, что вы сказали, — шутка, то я нахожу, что она продолжалась слишком долго, и прошу прекратить ее; если же это серьезно, то вы совершаете самую ужасную несправедливость.
— Я говорю совершенно серьезно и подчиняюсь всем последствиям сказанного мной, — сухо ответила молодая девушка. 

Дон Мигель опять не нашелся, что сказать, и в полном отчаянии смотрел на свою собеседницу, вдруг так изменившуюся к нему.
Наступила новая пауза.
— Аврора, — почти робко вымолвил, наконец, молодой человек, — если я вчера так рано покинул вас, то только потому, что у меня было очень важное дело...
— Сеньор, я вас на привязи никогда не держала и не намерена была держать. Вы совершенно свободны в своих действиях.
— Благодарю вас, сеньорита.
— Не за что, кабаллеро. Позвольте лучше мне поблагодарить вас.
— За что, сеньорита?
— За ваше поведение, сеньор.
— За мое поведение?
— Вы, вероятно, только и способны сегодня на то, чтобы повторять мои слова! — насмешливо проговорила молодая девушка.
— Я повторяю их потому, чтобы лучше понять.
— Напрасный труд, кабаллеро!
— Почему же?
— Человек, имеющий не только два глаза и два уха, но и две души, должен понимать сразу все, что ему говорят.
— Аврора, — воскликнул дон Мигель, начиная раздражаться, — повторяю, вы совершаете страшную несправедливость по отношению ко мне! Я требую немедленного объяснения!
— Вы требуете?
— Да, сеньорита, требую!

 — Не угодно ли вам будет доказать свое правотребовать.
— Аврора!
— Что прикажете, сеньор?
— Довольно, наконец, этой жестокой игры!
— Вы находите...
— Я нахожу, что если все это не игра, то избранный вами способ развязаться со мной совершенно недостоин таких людей, как вы и я. Три года глубокой, преданной любви к вам дают мне право узнать причину вашего странного поведения и просить вас объяснить мне, что дало вам повод так оскорблять меня.
— А! Вы теперь просите, а не требуете?.. Это дело другое, сеньор, — сказала донна Аврора, окидывая молодого человека презрительным взглядом.
— Если хотите, то прошу, сеньорита. Но имейте в виду, что я не уйду отсюда, пока вы не объясните мне значения всей этой сцены!— крикнул дон Мигель, с такой силой сжимая ручку кресла, что она треснула.
— Успокойтесь, пожалуйста, сеньор!— проговорила молодая девушка. — Мебель поставлена здесь не для того, чтобы вы ломали ее, притом вы напрасно изволите возвышать голос: во-первых, вы находитесь в присутствии дамы, а во-вторых, ваш голос может вам понадобиться в другом месте, здесь же вы совершенно непроизводительно тратите его.
Дон Мигель вздрогнул, точно его ударили по лицу.
— Боже мой! Боже мой! — простонал он, схватив себя за голову. — Если я еще не сошел с ума, то, наверное, скоро сойду! 

Донна Аврора молчала, обрывая лепестки прекрасной махровой розы.
— Аврора, — снова начал молодой человек, опуская руки и глядя на девушку глазами, полными отчаяния, — я не ожидал от вас такой несправедливости!.. Объясните же мне, наконец...
— Что же вам объяснить? «Несправедливость» свою, что ли?
— Да... я все время только об этом и прошу.

 — И глупо делаете, кабаллеро!.. В настоящую эпоху несправедливость вошла в обычай, просить же объяснения несправедливости строго воспрещено.
— Это, к сожалению, верно, сеньорита, но только в области политики; я же предполагал...
— Ну, договаривайте, что вы предполагали?
— Что мы с вами занимаемся вовсе не политикой.
— В таком случае вы сильно заблуждаетесь, сеньор.
— Как, сеньорита, вы думаете...
— Да, сеньор, я имею основание думать, что вы только ради интересов политики и поддерживали со мной отношения.
Дон Мигель понял, что собеседница упрекает его за услугу, о которой он просил ее своим письмом, написанным ночью. Этот удар, нанесенный его деликатности, заставил молодого человека покраснеть от стыда. Что же касается девушки, то она смотрела теперь на него более с жалостью, нежели с гневом.
— Я думал, — начал дон Мигель, — что донна Аврора Барро достаточно расположена к Мигелю дель Кампо, чтобы не счесть за труд какую бы то ни было услугу, особенно, если дело идет о жизни одного из его друзей, а может быть, и о его собственной.
— О, что касается последней, кабаллеро, то донне Авроре Барро это совершенно безразлично!

 — Да, сеньора?
— Да, сеньор... Донна Аврора Барро отлично знает, что если сеньору дель Кампо будет угрожать какая-нибудь опасность, то у него есть прекрасное, скрытое убежище, вполне комфортабельное и охраняемое гением счастья, в котором он всегда может укрыться.
— У меня? Убежище?!
— Кажется, речь идет именно о вас, кабаллеро.
— Убежище, «охраняемое гением счастья», в которое я всегда могу укрыться? Где же это убежище, желал бы, я знать, сеньорита?
— Вы, очевидно, сегодня очень плохо понимаете по-испански, сеньор, поэтому я лучше, перейду на французский язык; быть может, на этом языке вы скорее поймете меня... 

Итак, сударь, повторяю вам по-французски, что у вас есть прекрасное убежище... грот Армиды... волшебный Дворец... Неужели вы и теперь еще не догадываетесь, о чем я говорю, господин дель Кампо?
— Нет! Это становится невыносимым!
— Напротив, сударь, по-моему, напоминание об этом волшебном убежище должно быть для вас очень приятно.
— Аврора! Пощадите меня, ради Бога.
— Ах, вам, вероятно, не понравилось, что я сравнила ваше тайное убежище с гротом Армиды? Ну, так назовем его островом Калипсо, а вас — Телемаком... 

Надеюсь, вы теперь довольны?
— Да, скажите мне толком, на что именно вы делаете такие... ядовитые намеки!
— Неужели вы все еще не догадываетесь, сеньор?
— Аврора, ведь это пытка!
— Вовсе нет... Это, напротив, очень приятное... развлечение.
— Да?
— Да... Я говорю о существовании вашего волшебного грота, дворца или острова, не знаю, какое из этих названий вам более нравится. Скажите, пожалуйста, сеньор, там действительно, очень хорошо?
— Да где же находится это...
— В Барракасе, кабаллеро, в Барракасе!
С этими словами молодая девушка встала, повернулась к дону Мигелю спиной и начала прохаживаться по гостиной, терзаясь ревностью, вновь со страшной силой проснувшейся в ней.
— В Барракасе?! — воскликнул дон Мигель, догоняя молодую девушку.
— Да, сеньор... Разве вы там не бываете? — спросила она, глядя на него через плечо. — Во имя нашей прежней... дружбы я советую вам все-таки лучше стараться не быть раненым, потому что как ни таинственно ваше, убежище, но оно легко может быть открыто посредством докторов, аптекарей...
— Аврора! Ты положительно убьешь меня, если не объяснишь своих более чем странных слов! 

— Не умрете, сеньор!.. Воспоминание о вашем счастье поддержит вас... Смотрите только, избегайте ран в, левое бедро: говорят, это очень опасно, в особенности, когда раны наносятся солдатской саблей!
— Господи! Они погибли! — не своим голосом крикнул дон Мигель, закрывая лицо руками.
Снова наступило тягостное молчание между этими двумя молодыми людьми, которые раньше так горячо любили друг друга, а теперь были готовы отречься от своего чувства, благодаря злому духу, воплотившемуся в донне Марии Жозефе и вонзившему в сердце неопытной девушки ядовитое жало ревности.
Вдруг дон Мигель порывистым движением бросился на колени перед донной Авророй, обхватил ее тонкую талию и, поднял на нее свои прекрасные, отуманенные горем глаза, проговорил задыхающимся голосом:
— Именем Бога заклинаю тебя, Аврора, разъяснить мне тайну твоих слов!.. Я люблю тебя! Ты моя первая и единственная любовь. Ни одна женщина в мире не может быть любима так, как люблю тебя я! Но, увы, в эту минуту, когда над головами нескольких ни в чем неповинных людей, быть может, и над моей, висит смерть, не время говорить о любви!.. Я забочусь не о своей жизни, — я давно уже ставлю ее на карту каждый день, каждый час, каждую минуту; я давно борюсь с врагом, силы которого в сравнении с моими громадны. Нет!

 Я боюсь за... Слушай, Аврора: твоя душа — моя душа, доверяя тебе свою тайну, я доверяю ее все равно, что Богу... Видишь что, моя дорогая: дело идет о жизни Луиса и Гермозы; они оба в смертельной опасности, и если умрут они, должен буду умереть и я. Кинжал, который пронзит сердце Луиса и Гермозы, не может миновать и моей груди.
— Мигель! — вскричала донна Аврора, нагибаясь к нему и крепко обхватывая ему голову своими маленькими руками, как бы желая защитить ее таким образом от смерти, — мой дорогой Мигель!
Лицо, глаза, голос и речь молодого человека дышали такой искренностью и любовью, что молодая девушка не имела сил не поверить ему.
— Да, — продолжал он, не меняя своего положения, — Луис был в эту ночь под ножом убийцы. Мне удалось спасти его, полумертвого... Убийцы были агентами Розаса... Нужно было скрыть его, но в моем, а тем более в его доме этого никак нельзя было сделать...
— Луис едва не был убит! — вскричала молодая девушка. — Боже, какой ужасный день для меня!.. Но он не умрет, Мигель? Ведь нет?
— Нет, раны его не слишком опасны... Но, слушай дальше. 

Я отвез его к Гермозе... Ты знаешь, что это моя единственная родственница со стороны матери и, вместе с тем, единственная женщина — после тебя, конечно, — которую я люблю, но опять-таки не такой любовью как тебя, а любовью брата, понимаешь?.. О, силы небесные! Может быть, я погубил ее, чтобы спасти другого человека!
— Как?! Чем погубил? — приставала Аврора, тряся за плечи дона Мигеля, слова которого начинали пугать ее.
— Разве ты не знаешь, что при Розасе милосердие равносильно преступлению?.. Я теперь понял смысл твоих намеков: Луис находится в Барракасе, а ты упомянула об этой местности. Он ранен солдатом в левое бедро, а ты говоришь...
— О, нет, нет, они ничего не знают! — перебила донна Аврора с радостной улыбкой. — Им пока еще ничего неизвестно, но они могут узнать все. Вот слушай... только сначала встань. 

Совершенно успокоенная, она помогла своему возлюбленному подняться на ноги и, сев вместе с ним на софу, передала свою беседу с донной Марией Жозефой.
Дон Мигель внимательно выслушал ее, не прерывая ни одним словом. Когда молодая девушка повторила все, что ей сообщила сеньора Эскурра, он воскликнул:
— О, негодяйка!.. Все это семейство состоит из воплощенных демонов!.. У всех этих родственников Розаса в жилах течет вместо крови яд. Где они не могут или не находят удобным убивать кинжалом, там пускают в ход орудие клеветы... Воображаю, с каким наслаждением тебя мучила Мария Жозефа!.. Аврора, — продолжал он, взяв руку девушки, — неужели ты серьезно могла поверить ее словам? Ведь все, что она наговорила обо мне, было сказано с единственной целью подвергнуть тебя нравственной пытке и, кстати, разлучить нас с тобой.
— Может быть и так, Мигель, а может быть, она... нечаянно... немножко права. 

Девушка была в настоящую минуту вполне уверена в полной невиновности своего возлюбленного, но, как женщина, она не хотела так скоро сознаться, в этом.
— Ты все еще сомневаешься во мне, Аврора? — спросил с упреком молодой человек.
— Мигель, я хочу познакомиться с Гермозой и видеть все собственными глазами, — сказала вместо ответа Аврора.
— Хорошо, я познакомлю тебя с ней.
— Этого мало: я хочу поближе сойтись с ней.
— И это можно...
— Я хочу, чтобы это было скорей... на этой же неделе...
— Это тоже можно... Не желаешь ли еще чего-нибудь, Аврора?
— Более ничего, — ответила обрадованная девушка, слегка пожимая его руку.
Во всякое другое время молодой человек ответил бы на это пожатие пламенными поцелуями, но на этот раз он был слишком занят мыслью о своем друге, и не мог изливаться в нежностях.
— Так ты уверена, что Кордова не дал никаких точных сведений о Луисе? — озабоченно спросил он.
— Вполне уверена, об этом сеньора Эскурра уже не могла солгать. Ей слишком хотелось показать мне всю силу своего хищнического таланта, чтобы...
— О, да, я знаю эту ее страсть!.. До свидания, моя дорогая! К сожалению, я должен расстаться с тобой и без всякой надежды увидеть тебя сегодня еще раз.
— Даже вечером, Мигель?
— Увы, даже вечером, милая Аврора!
— Вы, вероятно, опять отправляетесь в Барракас? 

— Да, Аврора, и возвращусь оттуда очень поздно. Неужели ты желаешь, чтобы я покинул Луиса и Гермозу, которую подверг такой опасности, заставив ее принять в свой дом политического преступника?.. И неужели тебе самой не жаль Луиса? Ведь ты называешь его своим братом.
— Иди с Богом, мой благородный и великодушный Мигель, и прости меня, — прошептала девушка, низко опустив на грудь свою маленькую головку, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
— Я вижу, что ты еще не веришь мне, Аврора! — с упреком воскликнул дон Мигель.
— Иди, иди и постарайся спасти Луиса, вот все, что я сегодня могу сказать тебе, Мигель.
— А ты, моя дорогая, вот возьми, в виде вознаграждения за то, что мы сегодня не можем увидеться, эту вещь, которую я никогда не снимал со своей груди; дороже ее у меня ничего нет, — сказал молодой человек, снимая с шеи хорошо знакомую Авроре цепочку, сплетенную из волос его покойной матери.
Этот подарок, который, действительно, был ценнее всего, что мог дать дон Мигель, несмотря на свое громадное состояние, до глубины души тронул девушку. Закрыв руками лицо, пока молодой человек надевал ей на шею цепочку, она снова заплакала, но на этот раз слезами раскаяния, счастья и радости.

 Ревность исчезла из ее сердца, снова уступив место любви и доверию.
Дон Мигель распростился и ушел, а донна Аврора долго сидела на месте, покрывая горячими поцелуями оставленную ей драгоценность.