Mercedes - benz

 Динго встречаются на всем австралийском континенте, как на берегах, так и в жарких внутренних землях, но избегают близости городов и селений, отлично зная, что там им нечем поживиться. Обыкновенно динго держатся по пять—шесть особей вместе, но иногда случается встретить их и большими стаями, особенно в местах, изобилующих дичью. 

Можно думать, что они составляют как бы отдельные племена, потому что динго одной какой-нибудь области никогда не смешиваются с динго другой области, да и беда была бы, если бы кто из них попытался это сделать: его тотчас бы изорвали в клочья.

 Предполагают даже, что они разделили между собою весь континент, чтобы охотиться каждой стае на своей территории, не встречая опасных противников.
Они очень ловкие охотники и гоняются за всеми дикими животными, но, не довольствуясь этим, собираются иногда в большие стаи и устраивают настоящую травлю в тех громадных лесах, где скотопромышленники пасут свои огромные стада, и тогда под их острыми зубами погибают десятки овец, баранов, ягнят, телят и даже жеребят. Поэтому между ними и колонистами всегда ведется ожесточенная война. 

Последние повсюду роют западни, отравляют стрихнином тела павших животных и стаскивают их в леса, населенные динго, но те съедают их, нисколько не колеблясь; за ними также охотятся и с ружьем, но динго довольно хитры и подозрительны и не подпускают к себе на выстрел. Если же их преследуют и загоняют в угол, то динго смело бросаются на собак пастухов, которых страшно ненавидят, а иногда кидаются даже на людей. 

Собираясь в большую стаю, они становятся очень смелы и не боятся людей. Они живут в дружеских отношениях только с дикарями, но не выносят рабства и не приручаются.
Динго дружат с австралийскими дикарями не ради привязанности, но ради интереса. Они присоединяются к ним, чтобы вместе с ними охотиться, но требуют своей доли дичины. Иногда они остаются при каком-нибудь дикаре недели две или даже месяц и затем убегают от своего временного хозяина, если только последний не убьет их, чтобы съесть, что случается довольно часто…

 Надо отдать справедливость, что дикарь подчас заботится о своей охотничьей собаке и любит щенков, рожденных в его хижине; он даже вскармливает их молоком своей жены в ущерб собственным детям, но при первых же проявлениях голода не может удержаться, чтобы не поджарить и мать и ее щенков.
Очевидно, что положение двух моряков, осажденных многочисленной стаей сильных и голодных животных, было не особенно веселым. Если бы осаждающих было немного, то осажденные могли бы бороться с ними без особенной опасности/но их было слишком много, да к тому же они находились как раз у их ног.
— Тысяча громов! — воскликнул достойный Диего, увидев, как вся стая яростно кинулась на мертвеца и сожрала его в четыре секунды. — Вот так желудки!
— А в особенности, что за зубы! — сказал Кардосо.
— Друг мой, а ведь я начинаю беспокоиться, мы положительно осаждены, и еще какая это осада: у нас нет ни ружей, ни корки хлеба, чтобы поглодать. 

— И ни капли воды, чтобы промочить горло!
— А тут еще это солнце нас поджаривает. А что, как ты думаешь, долго продлится эта осада?
— Я знаю об этом не больше, чем ты, старина.
— Пошевели-ка своими мозгами да найди средство отправить к черту всю эту воющую стаю.
— Ищу и переискиваю, да ничего не нахожу, Диего.
— Что же, неужели нам придется занять место той отвратительной мумии, которую мы сбросили вниз?

 Если эти животные будут упорно оставаться на месте, то ведь мы тут умрем, дружище.
— Да, старина! Пожалуй, и собаки и соколы превесело попируют, обжираясь нашими телами.
— Мошенник этакий, да ты смеешься и говоришь, словно человек, сидящий у себя дома.
— Ты что же, хочешь, чтобы я рвал на себе волосы?
— Нет, Кардосо, но мне кажется, что наше положение нисколько не смешно, а напротив, опасно. Черт возьми! Я начинаю хотеть есть. 

Ах, зачем я не догадался принести сюда этого страуса!
— Знаешь ли, что делают австралийцы, когда они голодны?
— Нет, право же, не знаю, Кардосо.
— Очень простую вещь: они затягивают свой пояс потуже. Они даже всегда носят пояс из кожи поссума, чтобы посильнее себя стягивать.
— Да ведь я не дикарь, друг мой, — ответил старый моряк.
— Ну, так я не могу тебе дать лучшего совета, — смеясь сказал Кардосо.
— Ты еще смеешься, злодей, тогда как я выхожу из себя! Ну, видал ли кто-либо подобного человека! Но теперь довольно шутить, дружище, давай-ка поищем, как бы нам убраться с этих подмостков, которые еще и до сих пор воняют мертвечиной! Что, если мы попробуем позвать доктора?
— Это будет потерянное время, старина.

 Мы ушли так далеко, что он не услышал бы даже и тромбона.
— Молчите вы, зверье! — воскликнул старый моряк, уже начинавший терять терпение. — Послушай-ка, какой они выдают раздирающий концерт.
— Да, они спеваются для ночной серенады, старина.
— Для ночной серенады? Ну нет, тысяча миллионов громов! Я ни за что не буду спать на этих вонючих подмостках, на которых только что лежал мертвец. А знаешь, мне пришла в голову мысль!
— Ну, так говори скорее, — сказал Кардосо, все еще не терявший хорошего расположения духа.
— Что, если мы попробуем выудить наши ружья?
— Каким же образом?
— У меня есть в кармане еще одна веревка, которой связывают канаты.
— Да при тебе их, оказывается, целый склад!
— Это привычка старого моряка; я сделаю скользящую петлю и попробую поднять ею ружье.
— Попробуем. 

Посмотри-ка, мой карабин полулежит на кусте травы, его можно легко подхватить, лишь бы динго не съели веревки.
— Мне пришла еще мысль!
— Что же это за мысль, старина?
— Если бы нам поймать посредством лассо нескольких динго, мне говорили, что они очень вкусны.
— И ты хочешь их съесть сырыми? — спросил Кардосо, разражаясь смехом. — Я предпочитаю твою первую мысль.
— Ты прав, друг мой, я настоящий дуралей. Ну, так примемся же за дело, а вы, подвывалыцики, приготовьтесь-ка провести прескверные четверть часа.

 Клянусь усами кита, мы изготовим из вас настоящий мармелад!
Старый моряк вытащил из одного из своих четырнадцати карманов кусок веревки длиной в шесть или семь метров, сделал на конце ее скользящую петлю, лег на грудь и прополз до края платформы, очень тревожно скрипевшей при каждом его движении.
Увидя Диего, собаки, расположившиеся было вокруг платформы с поднятыми кверху мордами и терпеливо ожидавшие живой добычи, повскакали с мест, начали прыгать на колья и снова яростно завыли.
— Вы слишком малы, мои голубушки, — сказал им старый моряк. — Дайте мне только справиться, и вы увидите, какие я вам преподнесу конфетки.
Он взял в руки скользящую петлю, расправил ее пошире, повернул ею два раза в воздухе, как это делают гаучо аргентинской пампы, когда хотят поймать на бегу быка или дикую лошадь, и набросил ее на ружье Кардосо, оставшееся несколько приподнятым, так как оно случайно оперлось на куст.
Дернуть покрепче за веревку и приподнять кверху ружье было делом одной секунды. Динго словно поняли, что сейчас произойдет, они бросились к ружью и злобно схватились было за него зубами, но моряк обладал необыкновенной силой: он дернул еще раз, сразу освободил ружье от их зубов и поднял его на платформу, испустив при этом победный крик.
— Ловко сделано! — воскликнул Кардосо. 

— Даже гаучо не сумел бы сделать это более ловко.
— Да, я кое-чему выучился у индейцев пампы, — сказал Диего, сиявший от радости, что его затея так прекрасно удалась. — Теперь, мои милейшие динго, мы заставим вас удирать во всю прыть. Твой черед, Кардосо, так как ты первостатейный стрелок.
Молодой матрос взял «снайдер», убедился в том, что он заряжен и прицелился прямо в воющую стаю.
— Прежде всего надо убить вот этого отвратительного пса, который воет громче всех и положительно кажется мне бешеным, — сказал старый моряк.

 Не успел он еще окончить фразу, как указанная им собака рухнула на землю: коническая пуля попала ей прямо в голову. Товарищи ее немного отступили, завывая сильнее прежнего и яростно оскалившись.
— Перекувырни-ка еще вверх ногами вон ту, что так косится на нас своими глазищами, — снова указал Диего.
Раздался второй выстрел, и вторая собака также свалилась на землю, сделав три или четыре неверных прыжка.
Осаждающие не стали ждать дальнейших действий осажденных. Они поджали хвосты, как это делают их европейские сородичи, и разбежались по всем направлениям, спасаясь в леса. Третий выстрел, убивший еще одну из них на расстоянии четырехсот шагов, только ускорил их бегство.
— Ура! — закричал Диего, соскочив с платформы, и схватил свое ружье. — Скорее, Кардосо, расправляй-ка свои ноги да пойдем отсюда прочь, чтобы этим животным не вздумалось снова собраться и начать нас преследовать.
— Вот и я, старина, — сказал Кардосо, соскочив на землю. — А где же мертвец-то?
— Они проглотили его, словно конфетку.
— Вот бедняга-то!
— Не все ли равно, — сказал Диего, пожимая плечами. — Он был сегодня съеден собаками, вместо того чтобы быть съеденным соколами завтра, — все одно и то же.

 Ну, двинемся-ка на рысях, так как я все еще слышу вой собак. — И оба охотника, счастливые, что им удалось освободиться, пустились бежать к ближайшему лесу, рассчитывая забраться на деревья в том случае, если бы собакам вздумалось опять напасть на них. Но последние более не показывались: вероятно, с них было совершенно достаточно и первых трех выстрелов.
Забрав на обратном пути висевшего на дереве страуса, они взвалили его себе на плечи и медленно пошли по направлению к лагерю.
Выйдя на берег реки, они встретили доктора, который начал уже беспокоиться из-за их долгого отсутствия и пошел их разыскивать, оставив драй и животных под защитой Ниро Варанга.
— Что вы такое несете? — спросил доктор, лишь только увидел их идущими между деревьями. — Кажется, вы тащите какую-то крупную дичину.
— Она действительно крупная, сеньор доктор, и очень тяжела, — ответил Диего. 

— Но вы ни за что не угадаете, что это за дичь.
— Может быть, это исполинский кенгуру?
— Еще лучше того.
— А да вы убили африканского страуса! — воскликнул доктор, находившийся в то время уже на близком расстоянии.
— Да, сеньор доктор, — ответил Кардосо, — разве это вас не удивляет?
— Не очень, друг мой, хотя я и нахожу это несколько странным.
— Да ведь мы, кажется, в Австралии, сеньор! — воскликнул Диего.
— Что же ты хочешь этим сказать, достойный мой моряк?
— А то, что мы, значит, не в Африке.
— В таком случае я тебе сообщу, что несколько лет тому назад австралийские поселенцы начали выписывать страусов с мыса Доброй Надежды, и эти громадные птицы чувствуют себя отлично в здешнем климате, так как он очень схож с климатом Южной Африки, и что они плодятся здесь очень быстро.
— Их выписывают ради перьев? — спросил Кардосо.

 — Да, и колонисты получают от их продажи громадные выгоды.
— Значит, наш страус убежал из-за какой-нибудь загородки? — спросил Диего.
— Должно быть, так, — ответил доктор.
— Скажите мне, сеньор, что, эти динго очень свирепы?
— Когда их много, они становятся очень дерзки, но если их мало, то тотчас же бегут при появлении белых людей.
— Знаете ли, ведь они хотели обглодать наши икры. И если бы мы не нашли австралийской могилы, то есть чего-то вроде подмостков, на которых мы и спаслись, то я не знаю, вернулись бы мы в лагерь. Они осаждали нас в продолжение двух или трех часов.
— Будьте осторожны, друзья мои, не уходите далеко от лагеря. Ах, я и забыл сказать вам, что сделал важное открытие.
— Какое открытие? — спросили в один голос Диего и Кардосо.
— Я нашел следы нашего соотечественника.
— Неужели?!
— Да, идя по берегу ручья, я увидел на стволе одного ваи-вайга ,или дерева смерти,следующие вырезанные ножом слова:
Иду по следам Бурке, сверну на озеро Вудс. Б. Эррера, 24-го июня 1870 года.
— О, черт возьми! — воскликнул Кардосо. — Неужто это он сам вырезал?!
— Я в этом убежден.
— Но кто же этот сеньор Бурке? — спросил Диего. — Товарищ его, что ли, который шел впереди него?
— Как, разве ты этого не знаешь? — спросил удивленный доктор.
— Эх, сеньор, я только и знаю толк, что в кораблях, якорях, парусах да в пушках.
— Это первый человек, перешедший через весь австралийский континент.
— Сколько лет тому назад?
— В1860 -1861 годах.
— Он был англичанин?
— Нет, он был отставной венгерский гусар6.
— Расскажите нам про него, доктор, — сказал Кардосо. 

Наши путешественники дошли в это время до места остановки и растянулись позади повозки, чтобы находиться в ее тени, между тем как Ниро Варанга готовил обед, обещавший быть великолепным, судя по аромату, который он распространял в воздухе.
— Как я вам уже сказал, — снова заговорил доктор, — это замечательное путешествие, оказавшееся, впрочем, пагубным для самого исследователя, произошло в 1860 —1861 годах, а до того времени внутренняя часть континента была совершенно неизвестна: некоторые считали ее плодородной, другие думали, что это огромная пустыня
Бурке получил субсидию от властей города Виктории, затем ему собрали денег по подписке с граждан, и 20 августа 1860 года он смело отправился в глубь страны с семнадцатью спутниками, двадцатью семью верблюдами, которых он выписал из Индии, двадцатью семью лошадьми и съестными припасами на пятнадцать месяцев. Он разделил своих людей на три колонны, а весь путь — на три больших этапа: два первых по шестьсот километров каждый, а третий в тысячу километров. 19 октября 1860 года Бурке присоединился к первой колонне, расположившейся лагерем в Менинди, но так как она совершила не очень удачный поход, он дал ей отдохнуть несколько дней и назначил ее начальнику Райту свидание на Купере-Крике и затем сам с немногими спутниками снова пошел к северу. 

Два месяца спустя он дошел до реки, но его люди были в очень жалком состоянии. Ужасная жара, жажда, разного рода лишения и усталость совершенно их измучили, и большинство из них были больны. Бурке и тут не остановился. Он оставил своих людей, назначив им свидание на севере, и отправился с лейтенантом Уилсом, с неким Кингом и еще с третьим спутником дальше на север, взяв с собою шесть верблюдов, одну лошадь и съестных припасов на четыре месяца. 

Он шел весьма быстро, делая лишь очень короткие остановки, убежал от дикарей, старавшихся поймать его, чтобы съесть, прошел через пустыню, перешел через горы, страдал от голода и жажды и наконец достиг-таки северных берегов и выкупался в водах океана. Смелый переход был совершен.
— Вот так человек! — воскликнул пришедший в восторг Кардосо.
— Но возвращение их было не только несчастливо, но даже ужасно, — продолжил доктор, — у них не было съестных припасов, а между тем они находились в совершенно пустынной стране. Они быстро пошли назад к Куперс-Крику, где надеялись соединиться со спутниками.

 По дороге они убивали одного за другим своих верблюдов, а потом убили и лошадь, затем стали питаться змеями, насекомыми и листьями деревьев и таким образом дошли до Куперс-Крика, усталые, измученные, превратившись в людей, чуть не умирающих от истощения.
— И нашли там своих спутников? — спросил Диего.
— Нет, никого не нашли. Те уехали в тот день поутру, оставив записку, но ни единого куска хлеба, словом, ровно ничего!
— Вот канальи! — воскликнул старый моряк.
— Бурке, не имевший возможности догнать их, решился отправиться к востоку, надеясь найти там какого-нибудь скотопромышленника. Это решение было для него гибельным, потому что если бы он остановился в этом месте, то свиделся бы со своими спутниками.
— Что ж, разве они возвратились?
— Да, Кардосо, но два дня спустя после ухода Бурке.
— Какое несчастье!
— Смелый исследователь со своими спутниками снова пустились в путь, но это были уже не люди, а скелеты или тени — это были умирающие, еле-еле тащившиеся по лесу. Какие-то несчастные дикари старались помочь им, предложив дикой пшеницы, но они были так изнурены, что не в состоянии были ее проглотить. Тем не менее десятого мая они снова пустились в путь, но четырнадцатого остановились: теперь им окончательно нечего было есть.
Уилс умер, потом погиб другой. 

Бурке и Кинг сделали последнее усилие и снова пошли вперед. Но тридцатого июня, долго проблуждав по пустыням и по горам, несчастный исследователь упал на землю. Он едва собрался с силами, чтобы написать на клочке бумаги следующие слова:
Надеюсь, что Кинг переживет, он проявил большую преданность. Наша цель достигнута, ми первые дошли до пределов Австралии у океана, но ми били покин… 

Он не мог окончить последнего слова, так как опять упал на землю. За минуту до смерти он сказал уже прерывающимся голосом своему верному спутнику, не желавшему его оставить:
— Я хочу, чтобы мой труп остался лежать непохороненным на песке пустыни, под ее палящим солнцем. Таким образом я останусь полным владельцем открытой мною страны.
Затем этот энергичный человек, поборовший столько опасностей, чтобы совершить свой изумительный переход через неведомую страну, скончался от изнурения.
— Товарищ его пошел дальше один и нашел приют у дикарей, у которых и прожил несколько месяцев до прихода экспедиции, посланной за ними правительством Виктории.
— А труп исследователя так и остался непогребенным? — спросил Кардосо.
— Нет, он был погребен, и правительство воздвигло ему грандиозный памятник в Мельбурне.
— За стол, сеньоры! — закричал в эту минуту Ниро Варанга.