Mercedes - benz

 Эти полуразвалившиеся бараки давали нам приют, и мы радовались им, как будто это были самые роскошные гостиницы.

 Наконец и японские развалины остались сзади. Теперь перед нами была громадная лесная пустыня, безжизненная, дикая, первобытная и девственная.
Надо познакомить читателя, что представляет собой орочская лодка (улимагда). Это долбленый челнок длиной в 6, 8 и 10 метров и вышиной в 40 сантиметров; дно ее делается толщиной в 3—4, а борта — в 1—2 сантиметра. Вперед от днища выдвигается лопатообразный нос, немного полукруглый и немного загнутый кверху. 

Грузоподъемность улимагды — полтонны. Лодка устроена так, что она не разрезает воду, а, так сказать, взбирается на нее и может проходить через самые мелкие перекаты. Орочи идут на шестах, причем один человек стоит на носу челнока, другой — на корме. Положение лодки неустойчивое; сама она весит очень немного, а центр тяжести поднят высоко.
На порогах лодка качается. От быстро бегущей воды у пассажира кружится голова, а тут еще надо работать шестами. Для этого нужны глазомер, ловкость и главным образом спокойствие. Спуск по воде опаснее подъема, потому что лодку несет и надо далеко смотреть вперед и заранее соображать, как обойти камни или утонувший плавник. Зато подъем очень утомителен. Люди упираются в дно реки шестами и с силой проталкивают улимагду против течения. Иногда при всем напряжении сил едва удается продвинуть лодку на один-два метра. За день так устают руки, что ночью долго не можешь уснуть. Обыкновенно начинает ломить вертлюжную головку плечевой кости и локоть другой руки.
Никто лучше орочей не умеет плавать на таких челноках. Движения их соразмерны и грациозны. И мужчины и женщины с детства втягиваются в эту работу. Можно сказать, они все летнее время проводят на воде: ловят рыбу или доставляют грузы для лесоустроительных партий и рабочих «Дальлеса».
26 июня экспедиция наша достигла местности Элангса, что значит Трехречье, откуда, собственно, и начинается река Тутто. Здесь она принимает в себя две небольшие речки: слева — Нюалу, справа — Тороку, а ниже — еще три горных ручья: Туточе, Гадака и Уникуле.
Этот переход был совершен при весьма неблагоприятных условиях и всех очень утомил, в особенности туземцев, на долю которых выпали наибольшие трудности.
У места слияния трех рек мы должны были оставить лодки и дальше идти по реке Нунгини пешком с котомками за плечами. 

Надо было сделать дневку, просушить имущество, приготовить обувь и наладить котомки.
Как раз день выпал солнечный и теплый. Я воспользовался свободным временем и отправился на ближайшую сопку, чтобы с высоты птичьего полета посмотреть, далеко ли еще до перевала. Переправившись через реку Тутто, я вступил в густой хвойный лес и взял направление на одну из возвышенностей, которая казалась мне командующей в этой местности. Сначала подъем был пологий, но, чем дальше, тем он становился все круче и круче.
Преобладающим насаждением этих мест были ель и пихта с примесью все той же эрмановой березы. Почвенный покров состоял из лиственных мхов, образующих густые плотные подушки болотно-зеленого цвета, по которым протянулись длинные тонкие стебли канадского дерена с розетками из ланцетовидных листочков. 

Здесь же в массе произрастали заячья кислица с тройчатопластинчатыми листочками на тонких черешках и с приятно кислым привкусом, напоминающим молодой щавель, затем хребетовка с вечнозелеными кожистыми овальными листьями и, наконец, невысокие, но весьма изящные папоротники. Чем выше я поднимался, тем больше отставали ель и пихта и чаще встречалась лиственница о подлеском из багульника подбелого, издающего сильный смолистый запах и образующего сплошные заросли. Выше деревья стали тоньше и низкорослее.
Тут было не так густо и не так сыро. Багульник тоже остался сзади, и на его месте появилась кустарниковая береза Миддендорфа.
Тут я сел, чтобы отдохнуть. Было за полдень. Солнце стояло высоко на небе и обильно посылало на землю теплые лучи свои. Они озаряли замшистые деревья, валежник на земле, украшенный мхами, и большие глыбы лавы, покрытые пенькообразными лишаями. В этой игре света и тени лес имел эффектно-сказочный вид. Так и казалось, что вот-вот откуда-нибудь из-за пня выглянет маленький эльф в красном колпаке с седой бородой и с киркой в руках. Я задумался и, как всегда в таких случаях бывает, устремил глаза в одну точку.
Эльф не показывался, а вместо него я вдруг увидел небольшого грациозного зверька рыже-бурого цвета с белым брюшком и черным хвостиком. Это оказался горностай, близкий родственник ласки. Он взобрался на одну из колодин и сел на задние лапки. Меня это очень удивило, тем более что горностай — животное ночное и норку свою покидает только после солнечного заката. Я стал наблюдать за ним, стараясь не шевелиться. Горностай не сразу успокоился; он постоянно оглядывался в мою сторону. Наконец, убедившись, что никакой опасности ему не грозит, стал держать себя свободнее. Я скоро заметил, что он за кем-то охотился. В это время показалась ящерица. Она тоже охотилась за насекомыми и проворно лазала по валежине. Когда пресмыкающееся приблизилось к тому месту, где находился горностай, последний сделал ловкий прыжок. Он как-то вскинул задом, подпрыгнул кверху и свалился за колодину. Ящерица тоже исчезла. Поймал ли ее горностай или нет, мне не удалось рассмотреть. Тогда я поднялся со своего места, обошел кругом колодину и, не найдя ничего, пошел на вершину.
Тут было много лавовых глыб, я взобрался на одну из них и стал осматривать окрестности. Дивная горная панорама представилась моим глазам. 

Передо мной было обширное пространство, заполненное множеством столовых гор, покрытых хвойным лесом. На запад они поднимались все выше и выше, а на восток, к морю, заметно снижались. Невольно напрашивался вопрос: как мог образоваться такой рельеф? Несомненно, мы имеем дело с каким-то плато, которое впоследствии разделилось на ряд столовых гор. Геологу рисуется отдаленное прошлое, когда слагалась поверхность северной части Уссурийского края, принявшая ныне такой странный вид.
Водораздельный хребет Сихотэ-Алинь в южной своей части проходит сравнительно недалеко от берега моря, но на широте мыса Туманного (немного севернее устья реки Самарги) он отходит от моря в глубь страны и, огибая истоки реки Тумнина, почти вплотную подходит к реке Амуру. Кроме этого хребта восточнее его проходит еще одна складка, которая служит водоразделом между притоками верхнего Копи и верхнего течения реки Аделами, впадающей в Хуту, с одной стороны, и бассейнами рек Хади и Тутто, несущими свои воды в Советскую Гавань.
Во время дислокации, имевшей место, по-видимому, в третичном периоде, где-то около второго параллельного хребта на дневную поверхность вылилось много базальтовой лавы, которая образовала чрезвычайно мощный покров, заполнивший все пространство между рекой Хуту и рекой Копи. Этот лавовый поток докатился до Советской Гавани. Наибольшей мощности он достигает в истоках рек около перевала, и наименьшую высоту языки его имеют около моря. Этим и объясняется сильно развитая береговая линия между мысом Лессепс-Дата и Николаевским маяком. Лава была сильно насыщена газами. По расположению пустот (ноздреватость породы) можно видеть, в каком направлении она двигалась, будучи в пластичном состоянии.
Во время повторной дислокации произошел глубокий провал, именуемый ныне Советской Гаванью. Значит, лавовый покров старше ее.

 Подтверждение этого мы находим в том, что дно гавани слагается из больших базальтовых глыб, которые, разрушаясь, образуют грунт, состоящий из породистого гравия характерного темно-серого цвета. Затем начались процессы денудации. Дождевая вода в движении своем по лавовому покрову действовала, как пила и напильник. Она промыла в нем глубокие овраги с очень крутыми, а иногда даже с совершенно отвесными краями. Так образовались долины рек Ма, Уй, Хади и Тутто.
Во многих местах под влиянием атмосферных агентов лава распалась на отдельные глыбы, которые образовали большие осыпи по краям долины. Они покрылись мхами и поросли лесом. Это особенно заметно, когда взбираешься на гору. Нога все время срывается и проваливается то в решетины между корнями, то в пустоты между обломками базальта.
Местом, откуда из недр земли на дневную поверхность вылилась лава, надо считать истоки рек Санку (приток Копи), Хади и Тутто. Подтверждение этому мы находим, во-первых, из множества отдельных конических сопок, между которыми по неглубоким и развалистым лощинам бегут ручьи; во-вторых, здесь встречаются обломки и другой горной породы, вероятно подстилающей лаву и составляющей первоначальную поверхность страны, впоследствии залитой базальтом.
Из вышеприведенного описания следует, что образование долин Хади и Тутто еще не закончено. Мы всюду видим едва начинающиеся почвообразовательные процессы. Вот почему нигде по долинам нельзя найти тополя и других древесных пород, произрастающих на илистой наносной почве, богатой гумусом. В местах, где скопились наносы, встречаются почвы подзолистые и торфяниковые.
Должно быть, я долго пробыл на сопке, потому что солнце успело уже значительно переместиться на небе и тени на земле стали длиннее.

 Сделав краткие записи в свою походную книжку, я начал спуск обратно в долину реки Тутто.
По пути я нашел скелет кабарги, видимо затравленной росомахой, потому что на костях ее были следы довольно крупных зубов. Кабарга относится к жвачным животным. Она небольшого роста и похожа на лань. Самцы не имеют рогов, но зато снабжены длинными верхними клыками, выступающими изо рта вниз и несколько загнутыми назад. На брюхе около пупка у самцов находится особый железистый мешок, в котором накопляется мускус. Росомаха величиной с собаку среднего размера и принадлежит к семейству хорьковых, но по строению тела напоминает барсука. Задние ноги ее стопоходящие. Она ловко лазает по деревьям и является самым опасным врагом кабарги. Ближе к реке я спугнул небольшого зайца серого цвета с белым брюхом и темными ушами. Как угорелый он бросился от меня в кусты, испугался сам и заставил меня вздрогнуть и обернуться.
День умирал, когда я приближался к своему биваку. Солнце скрылось за горами и готово было совсем уйти на покой. Стало прохладнее. Над рекой появился туман, он сгущался все больше и больше, и скоро в нем утонула вся местность Элангса.
На биваке я застал всех своих спутников в сборе. Я рассказал им о том, что видел в горах. Орочи добавили к перечисленным мной животным еще лося, медведя, рысь, волка, выдру, колонка, ежа и соболя. Последний в недавнем прошлом в изобилии водился на самых берегах Советской Гавани, но теперь вследствие систематического истребления лесов пожарами и лесорубами близок к полному исчезновению.
После ужина я сел ближе к костру и долго делал записи в свой дневник. Когда я кончил работу, было уже поздно. Огонь на биваке горел ярко, а кругом было совсем темно. С неба вместе с тихим сиянием звезд снисходил покой на усталую землю. В лесу царила глубокая тишина, нарушаемая только ровным шумом воды на перекатах.
На другой день мы тронулись в путь, неся все имущество и продовольствие на себе. Это путешествие по тайге, заваленной буреломом, с тяжелыми котомками за плечами было чрезвычайно Утомительным. Надо все время внимательно смотреть под ноги. Чуть только зазеваешься по сторонам, как тотчас натыкаешься на пень или колодину. В этих случаях легко поранить ноги и руки об острые сучья валежника, замаскированного травой.
Реку Тутто русские называют Гадкой.

 Она начинается в горах, которые являются водоразделом между рекой Санку, несущей свою воду к юго-западу в реку Копи, истоками Буту, текущей к северо-востоку, рекой Аделами — к северу (тоже приток Буту) и рекой Иоли — к юго-западу и впадающей в Копи с левой стороны. Направление течения Тутто по кривой к востоку таково, что выпуклая часть дуги обращена к северу. Она длиной около 180 километров.
Верхняя часть реки носит название Нунгини; она протекает по узкому ущелью с очень крутыми, а подчас с совершенно отвесными краями. Теперь пороги уступили место каскадам, которые преграждали путь чуть ли не на каждом шагу. Вследствие половодья мы не могли переходить с одного берега на другой и вынуждены были держаться одного края долины, а это в свою очередь вынуждало нас карабкаться на высокие кручи, на что тратилось много времени и сил.
Дня через два мы достигли второй развилки, которую туземцы называют Чжоодэ. Орочи не знали, по которой речке следует идти дальше. Опасаясь, как бы не заблудиться, они решили произвести разведки. Мулинка пошел в одну сторону, Намука — в другую, а Геонка полез на голую сопку. Все остальные люди остались внизу устраивать бивак. Когда все разошлись, я сел на камни и стал вычерчивать свою съемку и делать записи в путевой дневник.
После местности Элангса лиственница стала быстро исчезать. Дальше пошли глухие елово-пихтовые леса дровяного характера с подлесьем из канадского дерена, раздельнолепестной кислицы и папоротника-многоножки. Странный вид имела здешняя тайга. Деревья не достигали больших размеров, и многие из них росли в наклонном положении.
К сумеркам вернулся Намука. Он поднялся по юго-западной речке почти до истоков и нашел там бивак двух русских. По оставленным ими следам он усмотрел, что они приходили сюда зимой в позапрошлом году. С ними была собака, которая пропала в тайге. Потом один человек заболел, а другой все время ходил на белкование; но охота была неудачной. Когда запасы продовольствия кончились, они сделали грубые нарты и ушли через перевал на реку Хади. Люди эти часть своего имущества сложили в лабазы. По-видимому, они хотели прийти сюда вторично, но не осуществили своего намерения ни в прошлом, ни в этом году.
Вскоре за Намука пришел и Геонка, Вид у него был встревоженный. Он поставил ружье к дереву, молча сел на валежину и долго смотрел на огонь. На вопрос, что видел он сверху и далеко ли до перевала, он отвечал, что до вершины сопки не дошел, потому что место это худое. Во-первых, он дважды заблудился, во-вторых, он три раза натыкался на одну и ту же валежину. Когда он подходил к вершине, загроможденной глыбами лавы, кто-то бросил в него сухой веткой; там он слышал смех и разные голоса. Тогда ему стало ясно, что на сопке живет черт, и он поспешил на бивак предупредить нас о неприятном соседстве. Наши шутки рассердили Геонка.

Он ворчал себе под нос и сердито поглядывал на нас как на людей невежественных, с которыми не стоит разговаривать на эту тему. Что делать? Пришлось ему уступить.
Время шло, а Мулинка все еще не возвращался. После полуночи мы поправили огонь, нарезали сухой травы и стали устраиваться на ночь, как вдруг бесшумно, словно привидение, из темноты вынырнул Мулинка. Только обитатели лесов способны в темную безлунную ночь ходить по тайге, заваленной колодником, взбираться на кручи и карабкаться по карнизам, где и днем-то идешь все время с опаской. Я всегда удивлялся их способности держать в темноте верное направление. Потому ли, что они ночью лучше видят, чем европейцы, или потому, что обладают особым чувством ориентировки, но во всяком случае ни ночная тьма, ни дождь, ни пересеченная местность препятствиями им не служат.
Мулинка подошел к костру с таким видом, как будто он только что отлучился от него. Орочская этика требует, чтобы вновь пришедший не сразу приступал к повествованиям о своих приключениях. Это говорится так, между делом. Мулинка еще раз подбросил дров в костер, поставил на огонь чайник и закурил трубку. Мало-помалу он разговорился и сообщил, что прошел очень далеко. Путь его был тяжелый и опасный. К сумеркам он добрался до маленькой зверовой фанзы, выстроенной корейцами два года тому назад. В прошлом году осенью в ней был один старик. Он хотел было ловить кабаргу и стал делать загородь с петлями, но порубил себе руку и ушел назад. На обратном пути Мулинка нашел старую нартовую дорогу, проложенную гольдами. Он проследил ее до самого нашего бивака. По ней мы завтра и пойдем к перевалу.
Читатель ошибется, если подумает, что нартовая дорога действительно дорога, хорошо наезженная и с колеями. Она существует только зимой. Чтобы нарты не опрокинулись, кое-где подкладывают под полозья валежины и обрубают некоторые сучки, чтобы они не мешали движению. Если большое дерево, упавшее на землю, преграждает дорогу, в стволе его делаются топором углубления для полозьев нарт. Вот и все. Весной, когда растает снег, от дороги остаются столь ничтожные следы, что непосвященный в таежные тайны человек пройдет мимо и не заметит их. Вот по такой нартовой дороге Мулинка и пришел на бивак.
Было уже далеко за полночь, когда он кончил свой рассказ. В это время опять начал накрапывать дождь. Мы оправили палатку и легли спать. Слышно было, как с деревьев звучно капала вода на землю, как потрескивали дрова в огне и храпели мои соседи.
К утру дождь пошел еще сильнее. 

Нам всем хотелось поскорее добраться до перевала, и потому, невзирая на ненастную погоду, мы собрали свои котомки и пошли по нартовой дороге.
Сразу с бивака она стала взбираться на косогор. Кверху поднимались высокие горы, а внизу пенилась и шумела река. Иногда целый день уходил на то, чтобы подняться на гребень какого-нибудь непропуска и вновь спуститься в долину. Сопровождавшие меня туземцы руководствовались какими-то мелкими, едва заметными признаками: старая затеска на дереве, сломанный куст, порубленное дерево. Они сопоставили эти знаки с тем, что говорил им Андрей Намука, и уверенно шли дальше. В верховьях Нунгини где-то должен был находиться гольдский балаган. Он стал как бы целью нашего путешествия: мы о нем говорили, о нем думали и его искали. Наконец 30 июня желанный балаган был найден. Мы были в самых истоках реки Тутто.
Н. Е. Кабанов отметил, что от развилки Чжоодэ во владение сопками вступили исключительно елово-пихтовые леса. Деревья стали ниже ростом и имели болезненный вид. Бородатый лишайник обильно украсил ветви их. Местами целые площади леса были затянуты им, как паутиной. Пусть читатель представит себе седой хвойный лес, в котором полузасохшие деревья с отмершими вершинами стоят прямо и в наклонном положении. Некоторые деревья упали и как-то странно подняли кверху свои корни. Всюду был мох: на сухостое, на валежнике и на камнях под ногами. Это в полном смысле слова лесная пустыня. Здесь царила глубокая тишина, нарушаемая только свистом ветра, пробегающего по вершинам елей и пихт. Я пробовал было экскурсировать в стороны, но каждый раз, как только удалялся от бивака, жуткое чувство охватывало меня, и я спешил снова к людям.
По мере того как мы удалялись от моря и подымались по реке Тутто, мы как бы во времени переносились назад, а когда подошли к перевалу, то застали начало весны. В конце июня здесь была еще примятая прошлогодняя трава и только начинали распускаться ранние цветы: курослеп болотный — растение, любящее воду и лесную тень, с почковидными листьями и крупными желтыми цветами; часто встречалась обыкновенная синюха с перистыми листьями и темно-фиолетовыми цветами, имеющими ярко-оранжевые тычинки.
Температура заметно снизилась, и по временам шел дождь со снегом. Все это производило впечатление марта месяца.
30 июня мы подошли к водоразделу и здесь увидели любопытную картину. Почва была совершенно промерзшей, мох хрустел под ногами. 

Всюду лежал снег, который под влиянием солнечных лучей принял фирновую структуру, и рядом с ним большие заросли золотистого рододендрона с ветвями вышиной до плеч человека, усаженными кожистыми блестящими темно-зелеными листьями и с шапками золотисто-желтых цветов.
Гольдский балаган оказался развалившимся. Около него на старой лиственнице грубо было вырезано большое человеческое лицо, запачканное смолой. Это «тору», перед которым гольды каждый раз, выступая на охоту, совершали моления. Рядом с лиственницей на четырех столбиках было поставлено деревянное корытце. В нем сжигались листья багульника и клались жертвоприношения. Бурхан имел такой вид, как будто он окарауливал развалины балагана и чем-то был озабочен.
Сумерки застали нас за работой. На мыске у слияния двух ручьев по соседству с балаганом мы устроили бивак. На другой день была назначена дневка. Надо было отдохнуть, собраться с силами, починить одежду и обувь. Утомленные дневным переходом, мои спутники рано легли спать. У огня остались мы только вдвоем с Мулинка. Я занимался своим делом, а он зашивал порванные унты. Время от времени мы подбрасывали сухие ветки в костер, огонь разгорался ярче. Тогда стволы деревьев выступали из темноты и как бы приближались к биваку. По земле прыгали то светлые блики, то черные тени. Я заметил, что Мулинка часто поглядывал вправо от себя.
— Чего его все сюда смотри? — сказал он недовольным тоном.
— Кто? — спросил я ороча. — Черт! — отвечал он, указывая на бурхан. Я поднял голову и при ярком пламени костра увидел «тору» на лиственнице. Деревянное человеческое лицо, казалось, ожило и как будто наблюдало за нами. В течение многих лет бурхан этот исправно нес свои обязанности по охране балагана и теперь точно был недоволен дерзостью пришельцев, осмелившихся растащить его на дрова. Я поймал себя на том, что дремлю над своей работой. Мулинка уже спал. Я убрал свои дневники и последовал его примеру.
Перед рассветом появился густой туман. Я уже отчаивался, что моя экскурсия не состоится. Но вот выглянуло солнце, и туман рассеялся.

 Я быстро оделся и отправился на рекогносцировку к перевалу, высота которого определяется в 1200 метров. Подъем на него с восточной стороны был длинный, пологий и очень сырой.
Когда я поднялся на вершину хребта, лес быстро начал редеть и предо мной открылось обширное болото, по которому там и сям виднелись большие лужи стоячей воды вроде озерков. По ту сторону его плотной зубчатой стеной стоял темный лес. Здесь природа как будто особенно хотела отделить один речной бассейн от другого. Ей казался недостаточным высокий горный хребет, недостаточно и зыбучее болото, надо было воздвигнуть еще лесную преграду из замшистых и уродливо выродившихся елей и пихт. Такие болота на высоких горах орочи населяют чудесами своего воображения. В них живут громадные змеи «сунму», глотающие сохатых. Страшные крики их бывают слышны на большом расстоянии. Все живое избегает этих мест, и никто не заходит сюда до тех пор, пока зимние морозы не скуют льдом озера, в которых обитают гигантские пресмыкающиеся.
Когда я вышел на опушку леса, солнце уже прошло по небосклону большую часть своего пути. Оно было деформированное и имело красноватый цвет. От болот медленно подымались тяжелые испарения. Кругом стояло жуткое безмолвие. Я был один и в то же время чувствовал себя как бы окруженным невидимыми таинственными существами, которые прятались за деревьями и наблюдали за мной. И вдруг эта мертвая тишина нарушилась каким-то протяжным криком. Он пронесся через все болото и был похож на мычание, которое начиналось стенящими звуками, переходило в октаву и кончилось как бы тяжелым вздохом. 

Вероятно, это был медведь, потому что лось кричит не так и только осенью. Опасаясь, что сумерки застанут меня в лесу, я начал обратный спуск с перевала.
Когда я подходил к палаткам, солнце только что скрылось за горизонтом; земля слабо освещалась еще холодным сиянием, отраженным от неба. На биваке ярко горел огонь. Свет его отражался в какой-то маленькой луже. Около костра виднелись черные силуэты людей. Они вытягивались кверху и принимали уродливые очертания, потом припадали к земле и быстро перемещались с одного места на другое. Точно гигантское колесо с огненной втулкой и черными спицами вертелось то в одну, то в другую сторону в зависимости от того, как передвигались люди. Придя на бивак, я рассказал, что видел на перевале. Орочи остались в убеждении, что это была именно та большая змея, о которой им рассказывали гольды.
На другой день мы распрощались с «тору» и с балаганом и стали взбираться на перевал, который назвали Утомительным. Мы не останавливались на нем и, придерживаясь опушки леса, более чем по колено в воде обошли болото стороной.