Mercedes - benz

 Один из них был в синем плаще, коротком и без воротника, похожем на те плащи, которые в старину носили испанцы и благородные венецианцы; другой был в длинном белом камзоле.
— Скорее, скорее, дон Кандидо! — говорил тот, на ком был плащ. — Прибавляйте шагу, иначе мы опоздаем.
— Если бы мы вышли пораньше, нам не нужно было бы так спешить,— возражал другой, взяв под мышку трость с набалдашником из слоновой кости.
— Это не моя вина, а вина здешнего климата, могущего поспорить своими капризами с любой женщиной.

 — Недавно небо было еще совсем голубое, и я рассчитывал, что сумерки будут продолжаться по меньшей мере полчаса. Но вдруг оно сплошь покрылось тучами, и я обманулся в своем предположении... Впрочем, не беда: вы только ускорите свою работу.
— Ускорить работу?
— Ну, да.
— Какую же работу?
— Сейчас узнаете, дорогой учитель, а пока не отставайте от меня.
— Можно сказать тебе несколько слов, дорогой и уважаемый Мигель?
— Говорите, если хотите, только не останавливаясь.
— Не останавливаясь? Как же это? 

В каком смысле надо это понимать?
— В том смысле, что если вы можете говорить на ходу, не задерживая ни себя, ни меня остановками, то говорите.
— Ах, так! Конечно, могу и на ходу...
— Так в чем же дело?
— Да видишь что, в глубине моего сердца таится глубокий, справедливый и вполне основательный страх.
— О, сеньор, вы вечно таскаете с собой совершенно излишний балласт!
— Опять метафора! Какой же именно, дорогой Мигель?
— Неистощимый запас прилагательных и непомерную трусость.
— Так что ж из этого! 

Запасом прилагательных я могу гордиться, как доказательством моего основательного знакомства с нашим богатым, плодовитым и красноречивым языком, а то, что ты называешь трусостью, я приобрел только в последние годы по примеру других жителей Буэнос-Айреса...
— Ну, теперь молчок и идите тише! — перебил дон Мигель, поворачивая на улицу Кочабамбу.
Прикусив язык, дон Кандидо взял свою трость в правую руку и медленно последовал за своим спутником.
Они дошли почти до самой реки. У предпоследнего дома с правой стороны дон Мигель остановился и сказал:
— Обернитесь осторожнее и посмотрите, не идет ли кто за нами. 

Дон Кандидо будто нечаянно выронил за своей спиной из руки трость и, конечно, должен был обернуться, чтобы поднять ее.
— Нет, никого не видать, дорогой Мигель, — сказал он.
Молодой человек молча открыл входную дверь дома, перед которым стоял. Отворив дверь, он приказал дону Кандидо войти в дом и сам юркнул вслед за ним в темные сени, после чего опять запер дверь уже изнутри и положил ключ в карман.
— Боже мой, — прошептал старик дрожащим голосом, — куда это ты меня привел? Что ты хочешь делать со мной, Мигель?
— Привел в самый обыкновенный дом, где живут такие же люди, как и мы с вами; резать вас здесь не будут, — спокойно ответил дон Мигель и добавил, войдя в приемную:
— Подождите здесь и не бойтесь ничего. 

В комнатах еще было настолько светло, что можно было обойтись без огня.
Дон Мигель тщательно осмотрел весь дом, чтобы убедиться, что в нем никого не было. Потом он черным ходом вышел во двор, приставил лестницу к стене и взобрался на крышу. Осмотрев окрестности, он не заметил ничего подозрительного.
Спустившись вниз и поставив лестницу на место, молодой человек вбежал в дом и крикнул:
— Ну, милейший дон Кандидо, надеюсь, вы еще живы?
— Голубчик, Мигель! Зачем ты оставил меня одного? — жалобно откликнулся старик, идя на голос своего бывшего ученика.
— Оставаться одному гораздо лучше, чем находиться в обществе дурных людей, — возразил дон Мигель. — Но, однако, болтать некогда.
— Но что это за дом? Ты говорил, в нем живут, а я не слышу ни малейшего движения. Это точно какая-то могила! Что значит эта таинственность, Мигель? Я боюсь, что мне не только не видать должности домашнего секретаря его превосходительства министра ино...
— Сеньор дон Кандидо, вы не отрицаете, что распространили известие о возмущении Ла-Мадрида?
— Мигель, дорогой мой! Да ведь я говорил это только одному тебе...
— Рассказывать о таких вещах одному лицу или всему городу, — разве это не одно и то же?..
— Господи!.. Мигель, неужели, ты хочешь погубить меня?! — завопил старик, порываясь броситься в ноги молодому человеку, но тот сказал ему:
— Напротив, дон Кандидо, желая спасти вас, я доставляю вам должность, за которую многие охотно заплатили бы большие деньги.
— А я за нее отдам тебе свою горькую, сиротскую, исполненную тревог и печалей жизнь!— с пафосом воскликнул дон Кандидо, стараясь заключить дона Мигеля в свои дрожащие объятия.
— О, я потребую от вас гораздо меньше, — сказал молодой человек, слегка отстраняя его. — Теперь пожалуйте на работу, она будет непродолжительна; самое большее, если на нее потребуется минут десять-пятнадцать.
— О, Господи!

 Да я готов проработать год, два, лишь бы...
Пока старик говорил это, дон Мигель вывел его во двор, приставил снова лестницу к стене и сказал ему:
— Залезайте.
— Куда это я должен лезть? — недоумевал дон Кандидо, вытаращив глаза.
— Вы видите — на крышу.
— Да зачем?
— Залезайте же, говорят вам!
— Ну вот я и влез. Что дальше?
— А вот и я, — проговорил дон Мигель, быстро поднявшись вслед за стариком. — Теперь сядем здесь и...
— Но, друг мой...
— Сеньор дон Кандидо, вы желаете...
— Ну, хорошо Мигель, хорошо... не сердись. Я сяду. Ну вот я сел?!
Молодой человек вынул из кармана лист бристольской бумаги, компас и карандаш, разложил бумагу возле себя на крыше и сказал голосом, не допускавшим возражения:
— Сеньор дон Кандидо, потрудитесь начертить мне план окрестностей этого дома. Постарайтесь окончить его, пока еще не совсем стемнело.
— Но, Мигель...
— Чертите одни контуры: подробностей не нужно. Мне необходимо знать только относительное положение этих окрестностей. Скорее, скорее, дон Кандидо! 

Через десять минут, чтобы все было готово. Я буду ждать вас внизу, в прихожей.
Дон Кандидо весь похолодел. Уединенность места и таинственность поведения его бывшего ученика производили в нем такое ощущение, точно ему к горлу уже приставили один из тех громадных кинжалов, которыми члены Mac-Горки убивали унитариев. Он понимал, что дон Мигель втягивает его в очень опасную игру, но не имел сил сопротивляться молодому человеку, который всегда производил на него неотразимое влияние и у которого он теперь находился в руках, благодаря своей болтовне о генерале Ла-Мадриде.
Глубоко вздохнув, старик дрожащими руками принялся набрасывать план.
Ровно через десять минут план был готов, и старик спустился с крыши.
— Вот и отлично!— сказал молодой человек, бросив взгляд па бумагу. — Подождите минутку, я только пойду и поставлю на место лестницу.
— Потом мы уйдем отсюда, милый Мигель, да? — поспешно осведомился дон Кандидо.
— Уйдем, уйдем, будьте спокойны.
— План нужно бы немного исправить. Он...
— Вы исправите его ночью, а утром принесете мне, — ответил дон Мигель уже из соседней комнаты, направляясь к черному ходу.
Через минуту молодой человек возвратился и пригласил старика с собой в сени. 

Но только он хотел вложить ключ в замок наружной двери, как дверь растворилась так стремительно, что дон Кандидо едва успел отскочить и прижаться к стене, а дон Мигель — отступить на два шага и поднести руку к грудному карману камзола. Впрочем, это движение было скорее инстинктивное нежели сознательное, он уже несколько минут ожидал, что эта дверь отворится и в нее войдет женщина, даже несколько женщин, но никак не мужчина. 

Однако вошел мужчина. В одно мгновение в руке молодого человека очутилось какое-то странное оружие, и он стал ожидать, что будет дальше.
Так неожиданно появившийся незнакомец сделал то же самое, что не задолго перед тем сделал дон Мигель, то есть запер дверь и положил ключ к себе в карман.
Дрожа как осиновый лист, дон Кандидо делал страшные усилия, чтобы прижаться к стене как можно плотнее. Благодаря царствовавшему в сенях мраку, незнакомец никого не видел. Только проходя в приемную комнату, он задел рукой за грудь дона Кандидо. Шарахнувшись в сторону и вытаскивая из-за пояса длинный кинжал, он громко крикнул:
— Кто тут?
Ответом на это было глубокое молчание.
— Кто тут? — повторил незнакомец. — Отвечайте, иначе я убью вас как унитария! Одни только унитарии способны устраивать засады защитникам федерации!
Новое молчание.
— Да кто же вы?.. Говорите, если не хотите, чтобы я навеки лишил вас языка! — продолжал неизвестный, прижавшись в свою очередь к двери и вытянув вооруженную руку вперед.
— Я ваш покорнейший слуга, почтеннейший сеньор, которого я, к сожалению, не имею чести знать, но тем не менее готов глубоко уважать, — трепещущим голосом пропищал дон Кандидо.
— Поняв, с каким трусом имеет дело, незнакомец мгновенно ободрился.,
— Но кто же вы? — понизив голос и тон, снова осведомился он.
— Ваш покорнейший слуга, сеньор...
— Это очень приятно слышать! 

Но ваше имя?
— Сделайте одолжение, отворите мне дверь и выпустите меня, добрый и глубокоуважаемый сеньор!
— А! Вы не хотите назвать своего имени! Значит, вы унитарий, шпион! — в порыве нового ожесточения крикнул незнакомец.
— Нет, нет, почтеннейший сеньор! Поверьте мне, что я во всякую минуту готов дать повесить себя за знаменитого реставрадора сеньора губернатора города Буэнос-Айреса, дона Хуана Мануэля Розаса, супруга усопшей героини, донны Эпкарнасионы Эскурра... упокой, Господи, ее безгрешную душу!.. Отца сеньориты донны Мануэлиты Розас-Эскурра и сеньоров федералов дона Пруденсио, дона Хервазио, дона...
— Черт вас возьми с вашим поминальным списком! — грозно перебил незнакомец. — Я спрашиваю ваше имя!
— Я готов дать себя повесить и за вас и за вашу дорогую семью, сеньор!.. Ведь у вас, наверное, есть семья, глубокочтимый сеньор, не правда ли?
— Вот я вам сейчас покажу свою семью!..
— Очень вам благодарен сеньор... слишком много чести! — бормотал бедный старик, всеми силами надавливая своим тощим телом на стену, в надежде, что она расступится и позволит ему скрыться.
— Нет, я вам все-таки покажу ее! — злобствовал незнакомец. — Хлопните-ка в ладоши, сеньор поминальщик, — вдруг сказал он.
— Зачем же мне хлопать в ладоши, бесценный сеньор?
— Хлопайте, черт возьми, иначе вы сейчас же будете убиты!

 Не дожидаясь повторения этой угрозы, дон Кандидо хлопнул в ладоши, недоумевая, для чего это требует незнакомец.
Как только незнакомец таким образом узнал, что у его противника нет в руках оружия, он бросился на него и, приставив к его груди кинжал, свирепо прошипел:
— Сознавайся, к кому ты сюда приходишь... которая из них привлекает тебя? Говори, иначе я прибью тебя к стене!
— К кому я прихожу, сеньор?..
— Ну, да... к Андрее, или...
— К Андрее? Я вас не...
— Ну, так значит, к Гертрудите? Да?
— Помилуйте, сеньор! Я не знаю никакой ни Андреи, ни Гертрудиты!
— Лжешь! Сознавайся лучше, иначе убью!
— Сознавайтесь сами, для чего вы пришли, иначе я разобью вам череп! — вдруг проговорил дон Мигель, одной рукой хватая незнакомца за правую руку выше локтя, а другой нанося ему своим оружием удар по голове.
— Ой!.. Помогите!— закричал пронзительным голосом незнакомец, тщетно отбиваясь от неожиданного нападения.
— Молчите, или я отправлю вас в преисподнюю! — глухо проговорил сквозь стиснутые зубы дон Мигель, нанося неизвестному новый удар по голове.
— Сжальтесь, надо мной, сеньор! — хрипел незнакомец. — Я добрый федералист, падре Гаэте... Не святотатствуйте, проливая кровь духовного лица!
— Бросьте кинжал, падре!
— Дайте его мне! — вскричал ободрившийся дои Кандидо, ощупью вытаскивая из ослабевшей руки монаха оружие.
— Берите, берите и пустите меня, — сдавался монах. — Я духовное лицо, и меня не...
— Позвольте узнать, для чего вы приходите в этот дом, преподобный отец? — насмешливо спрашивал между тем дон Мигель, повторяя собственные слова монаха.
— Я?..
— Да, ты, нечестивый монах! Гнусный федерал! Низкий убийца!.. Мне следовало бы без всяких разговоров раздавить тебя, как ядовитую гадину, но я не охотник до убийств и не выношу запаха крови... Вот сейчас ты дрожишь, недостойный монах, а завтра снова, как ни в чем не бывало, нагло задерешь свою голову и будешь стараться вынюхать человека, который заставлял тебя дрожать, но остался для тебя неизвестным!.. 

С кинжалом в руке ты взойдешь на кафедру и будешь подстрекать народ против унитариев!
— Нет, нет, клянусь вам, сеньор! — вопил обезумевший от страха монах. — Сжальтесь только надо мной, отпустите меня...
— На колени, негодяй! — продолжал дон Мигель, насильно пригибая монаха к земле. — Вот теперь отлично! Так и оставайся, нечестивец... жрец той бесконечной кровавой вечери, которая затеяна такими же негодяями, как и ты! Стой тут на коленях, гнусный убийца, прикрывающийся монашеской рясой! Это самая подходящая для тебя поза!
Говоря эти слова, молодой человек все время сильно тряс за плечи монаха, уже не оказывавшего никакого сопротивления. Потряся еще некоторое время обезумевшего от страха монаха, дон Мигель повелительно сказал ему:
— Теперь можешь встать!
— Сжальтесь надо мной, сеньор, — продолжал умолять падре Гаэте, не поднимаясь с колен.
— Сжалиться над тобой? А ты пожалел хоть кого-нибудь, лжец политической ереси, называемой у вас федерацией?
— Сжальтесь!..
— Встань, говорю тебе!
— Сеньор...
— Отдай ключ от этой двери!
— Вот он... Не убивайте только меня!
Дон Мигель молча взял ключ, втащил монаха в приемную и запер его там.
— Дон Кандидо, где вы? — окликнул он потом своего спутника.
— Здесь! — тихо ответил старик.
— Идем скорее!
— Идем, дорогой мой, идем! — радостно пролепетал старик, уцепившись за плащ молодого человека.
Но и на этот раз лишь только дон Мигель хотел вложить свой ключ в замок, другой ключ был вложен туда снаружи и дверь отворилась.
— Херувимы небесные, спасите нас! — взвизгнул дон Кандидо, прячась за спину молодого человека.
— Погодите входить! 

— шепнул дон Мигель на ухо женщине, которая отперла дверь и за которой стояли три другие особы женского пола. Все они послушно отступали назад.
Вытащив на улицу дона Кандидо, который едва держался на ногах, дон Мигель запер дверь и отдал ключ той, с которой уже говорил.
— Вам нужно подождать еще четверть часа прежде, чем вы войдете в дом, — продолжал молодой человек, обращаясь к первой из женщин, которая была не кто иная, как дойна Марселина. — В приемной у вас сидит под замком падре Гаэте.
— Падре Гаэте! — вскричала донна Марселина, всплеснув руками. — Боже мой! Что это значит? Уж не убили ли вы...
— Полноте! 

Ведь вы меня знаете, и вам стыдно даже думать такие вещи!.. Но дело в том, что если вы сейчас же выпустите его, он погонится за мной, а это было бы мне очень нежелательно. Понимаете?
— Ах, Господи, конечно! Но я...
— Вы должны уверить монаха, — перебил дон Мигель, тщательно кутаясь в плащ, чтобы остальные женщины, стоявшие в стороне, не могли разглядеть его лица, — что не знаете человека, который запер его, и не можете понять, как он забрался в ваше отсутствие к вам в дом. Поняли?
— Понимаю, понимаю, сеньор...
— Смотрите: одно ваше неосторожное слово на мой счет будет стоить вам очень дорого, донна Марселина!.. Советую вам отправиться в какой-нибудь магазин и купить там своим племянницам, что им понравится, пока преподобный отец отдыхает у вас в приемной, — добавил молодой человек, сунув в руку донне Марселине сверток банковских билетов. 

После этого он взял под руку полумертвого от страха и волнений дона Кандидо, стоявшего у соседнего забора, и торопливо увлек его за собой вдоль по улице Кочабамба.