Эти слова произнес доктор. Увидев, что оба матроса перебежали русло реки, и услышав их первый выстрел, он подумал, что они открыли в тростниках какого-нибудь туземца, и прибежал помочь им преследовать врага.
— Вы пришли как раз вовремя, сеньор доктор, — сказал Диего. — Скажите мне, пожалуйста, видели ли вы когда-нибудь животное безобразнее этого? — Нет, не видел, — ответил Альваро.
— Знаете ли вы, по крайней мере, что это такое?
— Это molok ,сауриан, принадлежащий к семейству агамов. Он стал известен лишь немного лет тому назад. Уже убили несколько подобных экземпляров во внутренних землях этого континента.
— Значит, они водятся только в Австралии?
— Да, только в Австралии, Диего.
— И что же, они опасны?
— Не думаю.
— А ведь его панцирь так тверд, что от него отскакивает даже пуля.
— Это меня удивляет, так как роговидные отростки его панциря пусты внутри.
— А можно его есть? — Он так противен, что, вероятно, даже австралийцы не стали бы его есть.
— В таком случае оставим его в добычу динго. А теперь вернемся к драю.
— Постойте, Диего, нашли вы воду?
— Ни капли, сеньор доктор, — ответил Кардосо.
— Вот это скверно, у нас ее всего только двести литров.
— Разве мы не найдем других рек на севере или на западе?
— Все они будут сухи.
— И озер тоже не найдем?
— Озеро Вудс, но оно очень далеко. — Что же нам делать? — спросил Диего.
— Пойдем по течению Финка до слияния ее с Хьюгом, а потом посмотрим. Вернемся к драю, друзья мои. Я тороплюсь скорее оставить эти места.
— Вы боитесь новой атаки?
— Пожалуй, что так, Кардосо.
Они перешли реку обратно и вернулись к драю. Ниро Варанга влез на козлы, и маленький караван, несмотря на страшную жару, снова двинулся в путь, следуя по берегу Финка, чтобы иметь возможность кормить животных росшим здесь тростником.
В четыре часа они доехали до берега Хьюга, большого притока Финка, берущего начало на северных склонах гор Ватерхаузен, но и он также был совершенно сух. Зато Кардосо был счастлив, потому что ему удалось убить лебедя, летевшего с севера на юг. Он весил по крайней мере двадцать пять килограммов, но вместо белого оперения, какое бывает у наших лебедей, его перья были темные, почти черные. На этом странном континенте даже и птицы не такие, как на других материках.
К вечеру Ниро Варанга остановил драй возле группы тощих деревьев с серыми листьями; деревья эти принадлежали к многочисленному роду эвкалиптов. Едва лишь туземец подъехал к ним, как тотчас же соскочил с козел и очень внимательно осмотрел кору деревьев, выказывая при этом жестами удивление и страх.
— Эй, Коко! — вскричал Диего. — Не нашел ли ты каких-либо прекрасных плодов?
— Скажите лучше, каких-нибудь ужасных знаков, — ответил австралиец, указывая на несколько стрел с какими-то необычными нарезками, которые были воткнуты в кору дерева.
— Что это такое? — спросил доктор, также сошедший с драя. — Это объявление войны.
— Кому же оно адресовано?
— Без сомнения, нам.
— Кем же это?
— Жителями этой страны.
— Да ведь мы еще не видели ни одного из этих жителей, — сказал Кардосо.
— Верно, они нас видели.
— Ты рассказываешь нам сказки, Коко, — сказал Диего.
— Я говорю вам, что нам запрещают идти вперед.
—Что мне за дело до запрещений этих чахоточных, воющих обезьян!
— Вы можете раскаяться, если ослушаетесь этого предупреждения
— То есть, ты хочешь сказать, что они будут каяться, когда наша митральеза погладит их по спинам.
— Я советую вам остановиться.
— Это невозможно, Ниро Варанга, — сказал доктор. — Мы должны идти вперед, несмотря на эти знаки.
— Они убьют нас всех, господин.
— Ну, мы дорого продадим им свою жизнь.
— И я должен идти вслед за вами?..
— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Ты должен вести нас вперед, если даже и не пожелаешь этого!
— Но моя жизнь…
— Мы сумеем ее защитить, трус ты этакий!
— Посмотрим.
— Что вы на это скажете, доктор? — спросил Кардосо, когда НироВаранга отошел прочь.
— Скажу, что дикари хотят запугать нас.
— А мы все-таки пойдем вперед?
— Непременно, друзья мои.
— Мы всюду за вами последуем, — сказал Диего.
— Тем не менее я советую вам хорошенько сторожить ночью.
— Не бойтесь, сеньор доктор, — ответил Кардосо. — Мы будем спать днем и бодрствовать ночью. Они вернулись на место стоянки, где Ниро Варанга готовил ужин. Диего, с каждым днем становившийся все более и более недоверчивым, пристально посмотрел в лицо австралийца, но ему показалось, что Ниро Варанга совершенно спокоен.
— Я не буду спускать с него глаз, — пробормотал он, — тут есть какая-то тайна, которую я никак не могу себе объяснить.
Когда ужин был съеден, Диего взялся сторожить первую четверть ночи, но в его смену не случилось ничего особенного. Сменивший его Кардосо провел свою смену также совершенно спокойно, только около трех часов утра ему показалось, что он видел при неверном свете зари, как на берег поднялась какая-то человеческая тень, немного спустя появилась другая тень, напоминавшая собой какое-то животное или, скорее, птицу гигантских размеров.
Но появление и исчезновение их произошло так быстро, что он не был уверен, была ли это действительность или ему только померещилось. Он боялся ошибиться, но тем не менее стал поближе к драю, взвел курок «снайдера» и начал тщательно всматриваться вдаль.
Четыре часа его смены прошли, а виденные им тени больше не появлялись.
— Как странно, — прошептал он, — если бы я не был уверен, что мы прошли такое большое расстояние, то мог бы подумать, что эти тени очень похожи на колдуна и его страуса. Ба, да я с ума сошел, вообразив себе, что это колдун, он теперь еще, должно быть, где-нибудь близ Баготских гор или на берегах Финка. Он был настолько убежден в своей ошибке, что не сказал об этом ни слова ни доктору, ни Диего, чтобы не обеспокоить их понапрасну. В шесть часов драй снова двинулся в путь в своем обычном направлении. Перейдя сто тридцать четвертый меридиан близ горы Шарлотты, он направлялся к горам Джемс, вершины которых ясно виднелись на севере.
Жара была все такая же подавляющая, и из внутренних земель материка продолжал непрерывно дуть жгучий ветер, сушивший горло людей и животных и быстро поглощавший небольшой запас воды маленького каравана. Громадная равнина, простиравшаяся до подножия гор, казалась ужасающе бесплодной: на ней не было ни единого клочка травы, ничего, кроме больших камней, обожженных солнечными лучами, и песка, приподнимаемого и сметаемого в кучи ветром, причем он набивался в глаза и рот путников, у которых от этого начинались припадки конвульсивного кашля. Этот песок был настолько мелок, что проникал сквозь белое полотно драя и попадал даже в ящики.
В полдень столбик термометра поднялся до шестидесяти градусов!.. Несчастные путешественники просто пеклись заживо, словно они находились в раскаленной печи; только один дикарь свободно переносил этот ужасный жар и не боялся выставлять свою открытую голову под жгучие солнечные лучи.
Вдруг один из быков, пораженный солнечным ударом, внезапно упал на землю, чтобы никогда больше не встать. Обрезали его постромки и вырезали у него язык, который мог служить обедом для путников, а труп его был оставлен на съедение диким собакам.
Драй продолжал двигаться, медленно тащимый несчастными животными, мычавшими и ржавшими хриплыми голосами. Тяжелая колымага скрипела и трещала, словно она готова была развалиться, колеса ее глубоко врезались в песчаный грунт, а доски были столь накалены, что до них нельзя было дотронуться. Доктор и оба матроса хотя и были привычны к экваториальной жаре, тем не менее лежали растянувшись на ящиках; они словно одурели и были не в состоянии сделать какое-либо движение. Мозг их, казалось, горел, а легкие работали с ожесточением и все-таки не наполнялись: входящий в них воздух был настолько жгуч, что несчастным казалось, будто они сохнут. В два часа термометр показывал шестьдесят пять градусов, и у них пал другой бык, моментально пораженный солнечным ударом.
— Клянусь рогами оленя, — воскликнул Диего хриплым голосом, — если подобная жара продлится еще часа два, то мы останемся без животных! Странная пустыня, здесь ничего не видно, кроме камней, только камней!.. Вот был бы подходящий момент для нападения на нас дикарей!.
К счастью, этот ужасный жар, дойдя до шестидесяти пяти градусов, медленно стал ослабевать и дошел до пятидесяти градусов; люди и животные могли наконец свободнее дышать и немножко ожили, но впереди них все еще расстилалась необозримая пустыня, которая, казалось, должна была кончиться еще не скоро.
В шесть часов вечера драй перевалил через горы Джемс по горному проходу, пробитому рекой Хьюгом, русло которого спускалось с севера большими извивами, но в нем не было ни глотка воды. Выйдя из ущелья, они увидели цепь гор Ватерхаузен, но и они также были бесплодны, и в их долинах не видно было никаких следов растительности. Солнце сожгло всю страну и иссушило даже крупные деревья, стволы которых, лишенные не только листвы, но и коры, поднимались к небу по склонам гор, словно скелеты. На следующий день драй двинулся вперед за два часа до зари. Спасение каравана зависело от быстроты его передвижения, так как быки должны были вскоре пасть от голода, потому что здесь для них не было никакой пищи, да и запас воды видимо уменьшился. Если бы через два дня путникам не удалось добраться до какого-нибудь ручья или леса, то они должны были бы бросить драй посреди пустыни. Погоняя быков и лошадей, путники добрались до гор Ватерхаузен и с невероятными усилиями перебрались через них, перешли приток Хьюга — реку Мюллер и направились к большой горной цепи Макдоннелл, надеясь найти в долинах этой цепи хотя бы немного травы и какой-нибудь ручей.
В одиннадцать часов Диего, привставший, чтобы осмотреть окрестности, указал доктору на видневшиеся у подножия гор темные массы.
— Это деревья, — сказал доктор.
— Уверены вы, что не обманываетесь?
— Совершенно уверен, Диего.
— И вы думаете также найти и воду?
— Да, мы ее найдем.
— Вперед, Ниро Варанга! Но что означает этот слой красной земли?
— Он означает, друг Диего, что мы теперь идем по большой золотой залежи, по настоящему золоту.
— Вы шутите, сеньор доктор?
— Нет, я говорю серьезно; быть может, под нашими ногами лежат миллионы.
— Какое несчастье, что мы не можем остановиться и нагрузить драй золотом. Есть тут также и бриллианты?
— Не думаю, в Австралии их еще до сих пор не находили.
— Скажите мне, сеньор доктор, — сказал Кардосо, — ведь золото самый дорогой из всех существующих на земле металлов?
— Вовсе нет, друг мой, есть другие металлы, стоящие гораздо дороже. Большая ошибка думать, что оно — самый дорогой из всех металлов. — О, да это для меня новость, сеньор доктор! — воскликнул Диего. 368
— Не только для тебя, но и для многих других, — ответил Альваро.
— А скажите, пожалуйста, какие же, по-вашему, самые дорогие металлы?
— Сейчас я удовлетворю твое любопытство. Ты, вероятно, знаешь, что за килограмм золота платят обыкновенно три тысячи пятьсот франков, килограмм иридия, металла, открытого в 1803 году Тенянтом в платиновых копях, стоит до шести тысяч и даже до шести тысяч пятисот франков.
— Да это почти вдвое дороже золота?.. — О, это еще пустяки, есть металлы, стоящие гораздо дороже.
— Но что это за металл, этот иридий?
— Это довольно редкий, светлый, как сталь, и отливающий всеми цветами радуги металл. Осмий, также находимый вместе с платиной, но имеющий голубовато-белый цвет, стоит около шести тысяч пятисот франков за килограмм; килограмм белого, как серебро, бария, открытого Дэви в 1808 году9и находящегося в барите, стоит около сорока тысяч франков. — Гром и молния, вот так редкостный металл!
|