| Зверек рыжего цвета, похожий на кенгуру, но гораздо меньше ростом, перебежал через полянку, высоко подскакивая на своих неровных ножках, причем задние вытягивались и сгибались словно пружины; добежав до леса, он с быстротой молнии вскарабкался на одно из деревьев и исчез посреди его листвы прежде, чем Кардосо успел прицелиться.
— Вот тебе и раз! — воскликнул изумленный Диего. — Что это еще такое, кенгуру карабкается на дерево, словно обезьяна!-
— Это двуутробка, — сказал Кардосо.
— Она похожа на кенгуру.
— Да, они принадлежат к одному и тому же семейству.
— А можно ее есть?
— Говорят, что она очень вкусна.
— Тогда это дело подходящее. Но куда же это она спряталась, что я ее больше нигде не вижу?
— Вероятно, она спряталась в свое гнездо.
— Но я не вижу ее гнезда на этом дереве; э-э, да оно, кажется, было разбито молнией.
— Мне говорили, что они живут в дуплах деревьев.
— В таком случае этот эвкалипт должен быть внутри пустой.
— Без сомнения так, старина.
— Пойдем-ка посмотрим, Кардосо.
Они подошли к дереву и стали его рассматривать с большим любопытством. Оно принадлежало к роду эвкалиптов и казалось очень старым, почти умирающим. Ствол его был необыкновенно толст, так что даже десять человек не были бы в состоянии обхватить его, но в восьми метрах от земли оно казалось разбитым молнией и оканчивалось неровными краями, прикрытыми лишь одним пучком красноватых листьев. Очевидно, верхняя часть дерева пострадала от грозы или же истлела вследствие какой-нибудь болезни.
— Двуутробка нашла себе прекрасное убежище, — сказал Диего, — но мы заставим ее и ее семью выйти из дупла.
— Каким же это способом, старина? — спросил Кардосо. — Если ты хочешь срубить это дерево, то лишь напрасно потратишь время, потому что хотя его верхняя часть и мягка, волокна его древесины так крепки, что о них иступится даже самый лучший топор.
— Мы влезем на дерево и заставим ее выйти, кидая в дупло зажженные головешки.
— Влезть на это дерево! Да тут нужны были бы щупальца гигантского осьминога, чтобы обнять его ствол.
— Попробуем влезть по способу австралийцев.
— Это бесполезно, Диего. Я нашел лестницу: посмотри-ка на лиану, что свешивается с вон той ветви.
— Это марра, — сказал Диего, — она не погнется под нашей тяжестью и послужит нам лучше веревочной лестницы, ведущей на главную мачту.
Кардосо схватился за лиану, сильно встряхнул ее и, почувствовав, что она не гнется, с проворством кошки начал подниматься по ней к верхушке сломанного дерева. Диего последовал за ним, но, не будучи уже так молод, лез несколько медленнее. Добравшись до верхушки, они уселись верхом на двеполусухие ветви и, заглянув внутрь дерева, увидели в нем черное отверстие, нечто вроде колодца, шириной с полдюжины метров.
— Середина пуста, — сказал Диего, наклоняясь над отверстием. — Но где же двуутробки?
— Вон они там, внизу, — указал Кардосо, тоже наклонившись над дуплом. — Тут их шесть, семь, восемь, словом — целая семья.
— Здесь фунтов сорок свежего мяса!.. Вот так чудная добыча, друг мой. Попробуй-ка разрядить в них ружье.
Кардосо снял с плеча «снайдер», тогда как Диего взял в руку топор, и молодой человек выстрелил в огромное дупло, но он был уже не в состоянии видеть результат своего выстрела: заряд ли заключал в себе слишком много пороху, или же как-нибудь попортилось ружье, но только оно так сильно отдало назад, что матрос потерял равновесие
Он попробовал было схватиться за ветви левой рукой, но не успел и полетел в дупло, испустив громкий крик. Диего быстрым, как молния, движением схватил его за ногу, но не выдержал толчка, и оба они слетели вниз головами в середину пустого дерева и тяжестью своих тел раздавили трех или четырех двуутробок.
— Тысяча молний! — воскликнул Диего, тотчас же вскочивший на ноги. — Из моего носа течет кровь, словно вино из бочонка!..
— А я, кажется, переломал себе ребра или чуть не переломал, — ответил Кардосо.
— Вот этого только и не хватало!
— Посмотри-ка, вон двуутробка-то!..
— К черту их!.. Будет с меня этих двуутробок!
Животные, не раздавленные тяжестью двух упавших тяжелых тел, сначала стали метаться взад и вперед по дуплу, словно обезумев от страха, а потом бросились спасаться из него, быстро цепляясь за внутренний слой коры, и исчезли за две секунды.
— Гром и молния! — воскликнул Диего. — Я чуть было не раскроил себе череп!.. Как ты себя чувствуешь, друг мой?
— Я весь разбит, но надеюсь, что не сломал себе костей, — ответил Кардосо смеясь. — Знаешь ли, старина, это преуморительное приключение.
— Только бы оно не сделалось слишком серьезным.
— Ты боишься, что нос твой совсем разбит?
— Ну, нос-то мой вылечится.
— Так в чем же дело?
— Спрашивается, как мы выберемся из этого колодца, когда стенки его так гладки, что, пожалуй, и кошке по ним не влезть. Проклятые двуутробки!
— Это виновато ружье, оно так сильно отдало назад, что свалило бы и гренадера.
— Дорого же нам обошлось это жаркое. Попробуем-ка отсюда вылезть.
— Боюсь, что это немножко трудновато.
— Со мной топор.
— Он отскочит от крепкой древесины этого дерева.
— Что, если бы нам удалось как-нибудь подняться?
— Даже если я встану тебе на плечи, то и тогда не достану до краев дупла. В нем по крайней мере метров восемь высоты, а в нас обоих вместе всего только три с половиной.
— Дело-то становится очень серьезно! — пробормотал Диего, начинавший не на шутку беспокоиться. — Ведь мы оставили доктора одного!-
— А скоро наступит ночь, — с тяжелым вздохом промолвил Кардосо.
— А ну-ка, попробуем, — сказал Диего и, взяв топор, ударил им несколько раз изо всех сил по стволу, но тот отскакивал, словно им били по железной плите. Древесина этого дерева была страшно крепка и уступила бы разве только зубьям пилы.
— Клянусь тысячей фрегатов, мы попали в немалое затруднение! — воскликнул Диего, вытирая холодный пот, катившийся с его лба.
— Одно слово, старина.
— Говори, дружище.
— Как ты думаешь, на каком расстоянии от нас доктор?
— На расстоянии трех или четырех миль.
— Давай-ка стрелять через равные промежутки времени; услышав такую правильную стрельбу, он поймет, что мы подвергаемся какой-нибудь опасности и, быть может, поспешит к нам на помощь.
— Попробуем.
Кардосо зарядил ружье и выстрелил, минуту спустя выстрелил Диего, потом снова Кардосо, затем опять Диего, и таким образом они выстрелили шесть раз. Затем они внимательно прислушивались в продолжение четверти часа, но до их слуха не долетело никакого ответного выстрела ни вблизи, ни вдали.
Они снова начали стрелять и выпустили в воздух еще шесть пуль, но опять не получили никакого ответа. Тогда беспокойство их перешло все границы, и ими начал овладевать смутный страх.
— Не убили ли его? — спросил Диего, бледнея. — Невозможно, чтобы он не слышал наших выстрелов или не понял, что наша стрельба должна иметь какое-либо особое значение.
— Может быть, ветер дует с юга? — сказал Кардосо. — В таком случае наши выстрелы не могут быть слышны в лагере.
— Не знаю, что и думать, друг мой. Мне становится страшно. Какую мы допустили ужасную неосторожность! Быть может, пока мы сидим, словно пленники, здесь в дупле, на доктора готовятся напасть австралийцы!.. Что только он о нас подумает?.. Он, наверно, подумает, что мы попали в какую-нибудь западню.. И ведь нет никакой возможности выйти отсюда или дать ему знать о нашем безвыходном положении. Ну, Коко, если только мне удастся поймать тебя, тогда берегись!..
— Не будем отчаиваться, старина, — сказал Кардосо, тоже начинавший бояться какого-нибудь несчастья. — Подождем, пока совсем стемнеет, затем начнем стрелять снова. В это время ветер может перемениться, да к тому же ночью выстрел разносится на более далекое расстояние.
— Подождем, но не скрою от тебя, что мое беспокойство возрастает с каждой минутой.
Они растянулись на неровном дне громадного дупла, подложили под головы двуутробок и стали терпеливо дожидаться ночи, чтобы снова начать стрелять, но беспокойство и грустные мысли ни на минуту их не покидали.
Солнце уже село, и тьма спустилась на землю с фантастической быстротой. В дупле стало еще мрачнее, сквозь его верхнее отверстие виднелось лишь темное небо, усеянное звездами.
Снаружи царила почти абсолютная тишина. Лесные птицы больше не пели, они спали в своих гнездах; жужжание насекомых прекратилось; время от времени раздавались лишь жалобные завывания искавших себе добычу динго.
Напрасно настораживали наши матросы уши, надеясь услыхать какой-нибудь отдаленный выстрел или зов. Они вскакивали на ноги при каждом завывании динго, думая, что это человеческий крик, и вздрагивая при каждом щелканье птицы-бича, при каждом звоне птицы-часов, принимая их за шаги или за отдаленные ружейные выстрелы, но тотчас же замечали, что они обманулись.
Их одолевали чрезвычайно грустные мысли, они думали, что им суждено погибнуть в глубине этого дупла, откуда им не было никакого выхода.
Около полуночи им показалось, что они слышат человеческие шаги недалеко от дерева.
— Ты слышал, Кардосо? — спросил Диего.
— Да, — ответил молодой матрос слегка изменившимся голосом. — Кто-то проходит мимо дерева.
— Быть может, это какой-нибудь австралиец?
— Или не ищет ли это нас доктор?
— Он бы дал знать о своем приближении выстрелом.
— Ты прав, Диего.
— Слушай.
Они стали прислушиваться, прислонясь ухом к стволу, и явственно услышали легкие шаги, казалось, приближавшиеся к дереву.
— Кто-то проходит мимо нас, — сказал Кардосо.
— Позовем-ка на помощь
— А что, если это австралийцы, принадлежащие к племени Коко или колдуна?..
— Лучше пусть возьмут нас в плен, нежели остаться здесь навеки, да к тому же разве с нами нет ружей и револьвера?
— Это правда, товарищ.
Диего вытянулся, насколько мог, к отверстию дупла и закричал:
— Эй вы!.. Эй!..
Шум тотчас же прекратился, но немного спустя матросы услыхали легкий удар топора снаружи по коре дерева, потом второй немного повыше, третий еще выше, затем четвертый и пятый.
— Это австралиец, — сказал Кардосо.
— Да, — ответил Диего, — он влезает, делая на дереве зарубки. Держи наготове ружье.
Матросы услышали шум листьев на верху дупла и затем увидели при неверном свете звезд какой-то черный круглый предмет, очень похожий по форме на человеческую голову.
— Кто ты? — спросил Диего.
Услыхав выходивший из дупла голос, голова тотчас же исчезла, испустив громкий крик.
— Он, верно, принял нас за злых духов, — сказал Кардосо.
— Постой… Слышишь?
— Что такое?..
— Мне кажется, что снаружи разговаривают.
В самом деле, слышен был очень тихий шепот, причем казалось, что он исходил то с верха дерева, то с низа. Вероятно, человек, взобравшийся наверх, разговаривал со своими товарищами.
Вскоре после этого послышались другие удары, производимые, по-видимому, каким-то тяжелым телом, быть может, каменным топором; затем над отверстием показались две головы, а потом и третья.
— Сойдите сюда, — сказал Диего, — мы такие же люди, как и вы. Но вместо того, чтобы сойти вниз, австралийцы тотчас же исчезли. Кардосо выстрелил из револьвера, но результат получился совсем отрицательный, потому что снаружи послышались крики, выражавшие испуг, а затем поспешный топот ног, вскоре затихший вдали.
— Вот дурачье! — воскликнул Диего.
— Они испугались, — сказал Кардосо, — быть может, им еще неизвестно употребление огнестрельного оружия; напрасно я выстрелил.
— Они все равно не спустились бы сюда, друг мой.
— Может быть, они еще возвратятся?..
— Возможно, что и вернутся завтра, после солнечного восхода, чтобы посмотреть, что тут такое.
— Молчи…
— Опять что-нибудь?
— Слышишь, Диего! — воскликнул Кардосо, крепко хватая старого моряка за руку.
Вдали слышны были ужасные крики — отвратительный концерт дьявольских завываний и криков, невольно заставлявших трепетать.
— Это дикари! — воскликнул Диего, и сердце его сильно сжалось.
— Это их военный клич, Диего, — сказал Кардосо прерывающимся голосом.
— Верно, они нашли наш лагерь?..
— Я боюсь за доктора, Диего!..
— Тысяча миллионов громов!..
В эту минуту послышался целый ряд пушечных выстрелов, раздававшихся все громче и громче; после этих выстрелов воинственные завывания дикарей превратились в крики злобы и в болезненные стоны.
— Это митральеза! — вскричал Диего.
|