Mercedes - benz

 Медведев лежал у края высоты, сжимал ледяными пальцами бинокль, вновь и вновь просматривал пустынный далекий берег. 

Нечеловеческая тоска сжимала сердце, лишала дыхания и сил. Когда кончил разговор с Марусей, взглянул на окрестные скалы. Солнечный свет показался черным. Что-то, как грохот близкого прибоя, шумело в ушах.
Так вот, он узнал наконец о семье. Увидел женщину, вышедшую из фашистского ада, — призрачное, тусклое подобие прежнего человека. Неужели Настя тоже стала такой?.. Если еще жива… И Алеша… «Малыши вымирают», — сказала эта женщина.
Может быть, сейчас Алеша, заброшенный, голодный, не понимающий, за что такая мука свалилась на него, лежит где-нибудь в каменной пещере, в холодном, темном углу. 

И невозможно прийти на помощь… А эта женщина путает, недоговаривает чего-то…
Медведев скрипнул зубами, ударил кулаком по скале. Боль пронзила руку. Опомнился, снова стиснул пальцами гладкие раструбы бинокля.
Сейчас не время тосковать и ныть, нужно что-то предпринять, и как можно скорее…
Он лежал, раскинув ноги, укутанный в плащ-палатку, глядя на берег, на бесшумный океан с ободком пены у скал. 

И по мере того как он всматривался в берег и море, будто темная пелена спадала с глаз, шум в ушах прекратился, мысли текли спокойнее. Море, любимое, ни с чем не сравнимое, как будто входило в душу, просветляло, захватывало в свой вечный безбрежный простор.
Солнце спускалось за скалы. Небо было в нежнейших, налитых мягким сиянием перьях желтого, жемчужного, алого, розоватого цвета. Вода, лиловая у линии рифов — они казались сверху черным, еле видным пунктиром, — к горизонту светлела, горела металлическим глянцем, отливала золотом и изумрудом. И, по сравнению с этим сиянием, берег казался темно-синим, затянутым мглистой пеленой.

 Красноватые пятна, как запекшаяся кровь, были на дальних склонах. Может быть, Настя и Алеша смотрят оттуда… И не только они! Сотни других пленников фашизма, на помощь которым должны прийти советские моряки!
И он работал опять: засекал новые точки — по блеску бинокля, по вращению ложной скалы, — заносил их на карту. Таких новых точек было немного. Больше подтверждались прежние наблюдения…
Наконец он свернул карту. Окоченевший, пронизанный ветром насквозь, отполз от края высоты.
Обстановка очень осложнилась. На Чайкином Клюве два посторонних человека… Мог ли он избежать этого, мог ли Агеев не приводить их сюда? Нет, нужно было оказать помощь потерпевшему бедствие, нельзя было покинуть его и эту женщину в горной пустыне…
Документы летчика в порядке, рассказ женщины подтверждает его слова. Но теперь каждое мгновение необходимо быть начеку… Радировать обстановку в штаб, немедленно запросить указаний…
Выполнение задания… Думать сейчас только об этом. Не достигнута еще главная цель — старшина доказал, что невозможно преодолеть подступы к секретному району. 

Но может быть, этот О'Грэди, эта Рябова все же помогут уточнить координаты. Рябова явно недоговаривает чего-то — нужно еще раз, в присутствии Агеева, поговорить с ней…
— Старшина! — подозвал боцмана Медведев. Агеев подошел своей обычной, скользящей походкой.
Увидев лицо командира, стал сильнее посасывать незажженную трубку.
— Как дела, боцман?
— Все нормально, товарищ командир. Гости наши отдыхают: девушка — в кубрике, летчик под скалой устроился, снаружи. Я с ним еще побалакал. Он мужчина ничего, добродушный, слышали: даже револьвер свой мне простил…
Постоянные вахты, как я сказал, установили?
Так точно. Кульбин от передатчика не отходит. Фролов — на вахте, возле ущелья. 

Скоро время их подсменять.
Видишь, старшина, дело какое… — Медведев вынул папиросу, но глянул на боцмана, на его незажженную трубку и сунул папиросу в карман. — Нужно бы десант вызвать, ударить по этому гнезду. Только вот неизвестно расположение самого объекта. Место его радировать не можем…
Агеев стоял, чуть потупив круглое, обветренное лицо.
— Насчет его места, товарищ командир, я кое-что смекаю.
Медведев вскинул голову:
— Вы же сказали, что разведать ничего не смогли?
— Разведать не смог, а координаты его теперь назову точно. Мне этот летчик и девушка все разъяснили.
— Они же не могут ничего уточнить.
— А все-таки сообщили все, что нужно. Разрешите карту, товарищ командир.
Он отвел Медведева под скалу, развернул на камнях карту.
— Летчик, я слышал, сел в первый раз там, где туман рассеялся. Потому и самолета не повредил.
Говоря, он аккуратно обкладывал карту обломками камней, разгладил ее края. 

Верно, — сказал Медведев.
А девушка, Маруся эта, говорила: по опознавательным знакам издали определила, что самолет английский, потому в него и забралась. Помните, товарищ командир?
Медведев кивнул.
— Туман весь вчерашний день на скалах жил, только к вечеру разошелся. Ветер дул из-за гор, что берег повсюду прикрывают. Только один раз туман уходить стал, это когда я в горах бродил утром. Тогда подул побережник с моря. И так с полчаса дул. А объект этот, девушка говорила, в береговой черте…
— Разве она говорила? — сомнительно взглянул Медведев.
Не раз говорила: чем там оставаться, лучше в море броситься. Значит, было там море.
Да, правильно. — Медведев провел ладонью по лбу. — Вы, старшина, все замечаете.
— Так вот, если даже ветер с моря здесь дует, туман еще долго в низинах живет, они там хребточками прикрыты. Только одно место в том районе есть повыше, ровное — туман оттуда сразу уходит. Стало быть, здесь он самолет и посадил.
Агеев уверенно обвел пальцем одно место на карте:
Сюда вот автострада ведет, дальше путь закрыт. Вот здесь возвышенность вроде площадки, где можно самолету сесть…

А вам она про треугольные холмы говорила?
Говорила.
Эти холмы рядом с заброшенным никелевым рудником — вынутая порода… А рудник глубоко в сопку идет; там могли подземный завод раскинуть… И породу не нужно рвать: шахты глубокие. Сам в прежние времена видел.
Да вы разве там бывали, боцман?
Бывал в старые времена. Я мальчишкой на норвежском рыбачьем судне служил. Мы за гренландским тюленем ходили, треску ловили по всему побережью. Я тут каждый мысок, каждую приглубость знаю.
Медведев встал. Его глаза блестели.
— Так, думаете, можем радировать координаты?
— Думаю, не ошибетесь, товарищ командир. Медведев раскрыл планшет, стал быстро писать.
— Я вот что сообщу, старшина: «Визуальным наблюдением установили точки орудий береговой обороны, зенитных батарей…» Тут выпишу все наши записи на карте… Дальше: «Предполагаемые координаты объекта X…» Дам указанное вами место… «Прошу инструкций о дальнейшей работе поста. Имею двух посторонних…» Составлю шифровку. Пусть Кульбин немедленно передаст.
Он склонился над бумагой и картой.
Агеев ушел, как обычно, бесшумно и быстро…
Ветер шелестел картой, рвал бумагу из рук, но Медведев не менял положения, хотелось скорее отправить шифровку.
Чье-то деликатное покашливание заставило его оглянуться.
— Хелло!
Английский летчик стоял в нескольких шагах, дружески улыбаясь. Подошел, присел на камень.
Медведев спрятал карту и бумагу в планшет. Улыбалось рядом розовое толстощекое лицо; подстриженные усики отливали отблеском меди.
Хелло, камрид, я вам помешал? Но здесь чертовская скука, на этой площадке под облаками. Хотел бы узнать о своей дальнейшей судьбе. Знаете, в разгар войны, когда прямо с боевого самолета переселяешься в орлиное гнездо над океаном, хочется иметь некоторые перспективы на завтра.
Перспективы у нас одинаковые, мистер О'Грэди. Пока мы находимся здесь, думаю иметь вас своим гостем.
Я в восторге от такого хозяина! — поклонился летчик. — Но сколько времени это может продлиться? Простите за солдатскую прямоту вопроса.
Этого не могу сказать вам точно. Может быть, два дня, может быть, месяц.
Но, черт возьми! — Летчик хлопнул по колену ладонью. — Я не могу пробыть здесь месяц. Меня призывает мой долг. Я прошу вас, старший лейтенант, дать мне возможность перейти линию фронта, пробраться к своим.
Медведев холодно взглянул на него:
Вы представляете себе, где мы находимся, капитан О'Грэди?
Представляю! — крикнул летчик. — У черта в зубах, в самой пасти врага! 

Но вы-то проникли сюда? Если дадите мне провожатого или хотя бы карту местности, путь, которым вы шли…
Провожатого я не могу вам дать: вы сами видите, сколько у меня людей, А отпустить вас одного… это значило бы отправить вас на смерть.
Но если я хочу рискнуть жизнью, чтобы пробраться на корабль?
За вашу жизнь отвечаю сейчас я: вы мой гость.
Может быть, вернее, пленник? — Летчик резко поднялся.
Но почему же пленник, мистер О'Грэди?
Я чувствую себя пленником, — угрюмо сказал англичанин. — Я в таком возрасте, что не нуждаюсь в няньке. А этот ваш боцман ходит за мной по пятам. У меня отобрали оружие…
За утерю вашего пистолета боцман понесет наказание, если вы настаиваете на этом.
Нет, не настаиваю, — пожал плечами О'Грэди.
А другой пистолет, к сожалению, я выдать вам не могу. У каждого из нас имеется только личное оружие — расставшись с ним, совершим воинское преступление. Что же касается няньки, я скажу боцману, чтобы не досаждал вам своим присутствием.
Спасибо, старший лейтенант! — Летчик вдруг весело расхохотался; усики запрыгали на пухлой губе, над ровными зубами. — Что ж, будем считать дипломатические переговоры оконченными. Будем надеяться, все идет к лучшему. Хотя у нас есть пословица: «Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин…»
Он повернулся, неторопливо пошел за скалу. Медведев снова склонился над шифровкой.
Несколько времени спустя старший лейтенант вошел в кубрик.
Женщина вскочила с койки, словно захваченная врасплох. Она что-то кроила: перед ней лежали полосы материи, лоскутья.
— Вот, Василий Степанович, передайте сейчас же! — протянул Медведев шифровку Кульбину.
Потом взглянул на женщину:
— Да сидите, пожалуйста. Зачем встали?
Она продолжала стоять, смотря с каким-то испугом.
— Садитесь! — повторил Медведев.
Она села на самый кончик койки, поджав ноги.
Кульбин начал радировать, склонившись над столом. Аппарат тонул в вечернем полумраке. Медведев вышел наружу.
Агеев стоял возле кубрика, задумчиво глядя вдаль. Синеватые длинные тени от вершины скалы пересекали площадку.
Медведев подошел к боцману. Отсюда видны были спуск в ущелье, стоящий на вахте Фролов с автоматом в руке. Недалеко от Фролова — летчик.
Медведев взглянул на Агеева:
Слушайте, старшина, мне на вас этот англичанин жаловался. Правда, вы за ним по пятам ходите?
Никак нет, товарищ командир. Просто площадка здесь маленькая, разминуться трудно, вот ему и мерещится.
Так вот что: вы все-таки старайтесь разминуться. Чтоб он себя здесь пленным не чувствовал. Правда, сам я отдал приказ глаз с него не спускать и не отменяю приказа. Да ведь тонкое это дело… — Медведев испытующе глядел в строгое лицо боцмана: — Парень он как будто хороший, простой, незачем ему жизнь отравлять. А?
Агеев молчал.
— Вы что молчите, боцман?
Я, товарищ командир, с чего-то папашу-покойника вспомнил. Был он рыбак, помор, человек малосознательный, в Соловки на богомолье Белым морем ходил. Так он мне всегда образок Соловецкой божьей матери показывал — копию с иконы, что висит у соборных ворот. А на том образке два кругленьких отверстия прорезаны, там, где ядра с английских кораблей соловецкую икону пробили.
Вы это к чему?
А к тому, что папаша, по своей малосознательности, всегда мне говорил: «Хоть и англичане, видно, не те стали и мир у нас с ними, а все-таки нужен глаз да глаз». А потом, бывало, добавит: «С медведем дружись, а за топор держись». Это у нас такая пословица есть.
Дельная пословица, старшина!
— И против этого летчика я хоть ничего не имею, но пришла мне чудная мысль.
Какая мысль? — насторожился Медведев. 

Кажется мне, что он в чужом платье ходит. Не видели, как он платочек мимо кармана сунул? Будто к этой одеже не привык.
Медведев беспокойно провел рукой по лицу:
— Фантазируете, боцман. Странные у вас мысли… — Точно, товарищ командир. Мне после всех этих походов скоро зеленые черти мерещиться начнут. Разрешите идти отдохнуть?
— Идите… Впрочем, подождите, боцман. Агеев остановился.
— Хоть и странные у вас мысли, а все-таки береженого и бог бережет. Так ведь, верно, папаша ваш говорил?
Агеев сдержанно улыбнулся. Медведев продолжал без улыбки:
Конечно, лучше бы совсем этих посторонних здесь не было. Но уж если они здесь, нужно и вправду к ним быть поближе. Только без навязчивости, боцман… Вы Фролову приказали, чтобы тоже наблюдал за О'Греди?
Так точно, сказал.
Тогда сейчас вам отдохнуть можно… Кстати, не знаете, что эта женщина кроила?
Новый костюм подгоняет. У меня лишняя матросская роба была — еще давно морем сюда целый морской чемодан прибило… Я ей и предложил. Тошно ей в этом халате…
Они вернулись в кубрик. Женщина снова предупредительно вскочила. Помедлив, скользнула к выходу с темным свертком под мышкой.
Хотел вас предупредить, — сказал Медведев, — к краю площадки подходить нельзя: могут увидеть снизу.
Хорошо, — слабым голосом сказала Маруся.
Огня зажигать нельзя. У вас есть спички?
У меня нет спичек. Я не буду зажигать огня.
Агеев словно не слышал разговора, прилег, свернувшись в углу под плащ-палаткой. Маруся помедлила, будто хотела сказать что-то… Вздохнула отрывисто, исчезла в дверях.
Агеев встал, неслышно вышел за ней. Кульбин быстро писал у аппарата.
— Товарищ командир, ответная радиограмма. Протянул смутно белевшую бумажку.
Это десант, товарищ командир? — спросил шепотом. — Может быть, на рассвете!
Да, это десант, Василий Степанович, милый! — Глаза Медведева смеялись, он как будто помолодел. Давно Кульбин не видел таким своего командира. — Завтра решится все. Может быть, последнюю ночь здесь проводим.

 Может быть, завтра…
Он не договорил. Радость светилась в его глазах, но взял себя в руки, подавил рвущийся наружу порыв. Суше, отрывистее стал голос.
— Теперь, в последнюю ночь, нужно нам чего-нибудь не прошляпить. Идите, смените Фролова, он уже давно вторую вахту стоит. На всякий случай установим постоянный пост здесь, у рации, и у спуска в ущелье… Наблюдайте за нашими гостями — оттуда, где вахту несем, вся площадка видна… Через четыре часа вас сменит боцман. Вы-то сами ужинали? — Так точно.
— Так вставайте на вахту.
Кульбин взял автомат, подхватил плащ-палатку. Медведев остался один.
Он прошелся по кубрику взад и вперед. Больно, беспокойно замирало сердце, хотелось что-то делать, не откладывая, сейчас же…
В кубрик вошел Агеев.
Товарищ командир, девушка за скалой, похоже, новый костюм примеряет. Англичанин с Фроловым.
Добро. Отдыхайте.
Агеев лег, натянул на себя плащ-палатку. 

Медведев шагал по кубрику. Взглянул на Агеева, отвернувшего к стене бронзовое лицо. Агеев дышал глубоко и ровно.
— Молодец боцман! — не мог удержать восклицания Медведев.
Боцман шевельнулся, открыл глаза, будто и не спал, вопросительно глядел на Медведева.
— Ничего, старшина, спите… Боцман снова закрыл глаза.
В кубрик вошли Фролов и О'Грэди. Сигнальщик, как всегда порывистый, быстрый, внес с собой наружную свежесть, запах океана и ветра.
— Отбарабанили вахточку… Разрешите присесть, товарищ командир? — Смутно различимый в полумраке, сел на койку, вынул из-за уха сигарету. — Теперь и закурить не мешает. Меня мистер О'Грэди угостил, еще на вахте. Так я ему говорю: «На вахте курить нельзя, а после вахты — за милую душу…» Закурим, мистер?
Он взял сигарету в зубы, потянулся за спичками. О'Грэди наклонился, внезапно отобрал сигарету.
Да что вы! — подскочил Фролов. Летчик сунул сигарету в карман. — У нас так с людьми не обращаются, мистер!
Каушен! Нот лайт!10— сказал летчик раздельно.
Улыбаясь, поднял толстый палец.
Медведев с упреком взглянул на Фролова.
— Капитан О'Грэди совершенно прав. Уже вечер, не должно быть никаких вспышек. Всегда у вас какие-то недоразумения со спичками, Фролов!
— Да ведь мог по-другому предупредить. Не рвать прямо изо рта. Он не у себя дома, ему здесь холуев нет…
— Ладно, я ему скажу… — Медведев не мог сдержать улыбки: так откровенно проявлялась обида Фролова. — Поужинайте и ложитесь спать. Завернитесь потеплей: вам придется снаружи, под скалой, лечь пока. Здесь нам нужно женщину уложить, англичанина… И видите, боцман отдыхает.
Но англичанин не захотел спать в кубрике. Объяснил, что одет достаточно тепло, может лечь снаружи, не хочет стеснять хозяев помещения. Уговоры не помогли… Медведев дал ему свою плащ-палатку.
О'Грэди вышел.
Медведев минуту спустя выглянул наружу. Летчик устраивался под скалой, в стороне от входа. Завертываясь в плащ-палатку, дружески кивнул Медведеву. Затих на камнях…
— Боцман! — тихо позвал Медведев. Агеев приподнялся.
— Вам свежим воздухом не хочется подышать? Гость наш снаружи лег.

 Составьте-ка ему компанию.
Агеев вышел, захватив ватник.
Так быстро сгустилась осенняя ночь, что трудно уже было рассмотреть Марусю, в новом матросском костюме похожую на стройного юнгу.
— Ложитесь на койку, — мягко сказал Медведев. — Там одеяло, укройтесь.
Она молча скользнула к койке, завернулась в одеяло.
Медведев сидел около передатчика. Почти полная тьма была в помещении, лишь тусклым прямоугольником виднелся наружный выход, чуть вырисовывалось окошечко наверху. Снаружи свистел ветер. 

Женщина спала неспокойно, приподнималась, простонала несколько раз.
То и дело Медведев взглядывал на светящийся циферблат ручных часов…
Как медленно тянется время… Мысли о Насте, об Алеше, воспоминания, мечты о будущем, как искры, кружились в мозгу…
В полночь он разбудил Агеева, лежащего рядом с летчиком, у скалы. Боцман встал беззвучно, ушел сменить Кульбина. Кульбин вошел в кубрик, притопывая ногами.
Холодно, Василий Степанович?
Так-то не холодно, только ветром продувает насквозь.
Хорошо. Значит, завтра тумана не будет… Вахта спокойно прошла?
Вахта нормальная, товарищ командир.
Ложитесь, согревайтесь. Когда нужно будет, я вас разбужу.
Кульбин лег рядом с Фроловым, сдерживая судорожную зевоту. Снова Медведев сидел у рации, смотрел в темноту широко открытыми глазами… То и дело выглядывал наружу, видел смутные очертания по-прежнему спящего О'Грэди.
Уже перед рассветом разбудил Кульбина. Сперва хотел поднять Фролова, но сигнальщик спал как убитый. Кульбин проснулся без труда.
— Посидите, Василий Степанович, у рации. Я сейчас сюда боцмана пришлю.
Он вышел наружу. Ветер шуршал по камням, снизу доносился глухой гул океана.
Площадка наклонно шла вниз, ко входу в ущелье.
— Приставить ногу, — послышался из темноты голос Агеева. И мгновение спустя: — Подходите, товарищ командир.
Медведев не различал боцмана, как ни всматривался в темноту.
Вы разве видите меня, старшина? В такой тьме?
Нет такой тьмы, товарищ командир, в которой ничего бы не было видно. К тому же у вас небо за спиной, ваш силуэт ясно вижу.
Никаких происшествий на вахте?
Все нормально. Один раз будто кто подошел со стороны кубрика, я окликнул — молчок. Может быть, ветер…

 Он по камням так и скачет.
Спать очень хотите, старшина?
Да не особо… Как-то тревожно на душе, товарищ командир.
— Тогда пусть Кульбин еще поспит. Посидите у рации. Ему завтра работы много, пусть отдохнет хорошенько.
— Есть, — ответил, уходя, боцман.
Старший лейтенант прислонился к шершавому, влажному граниту, поправил на шее ремень автомата. Зубчатый гребень обрыва стал вырисовываться яснее; небо из темно-синего становилось серым. Четче выделялись длинные полосы черных облаков…
Ветер шуршал по камням. Утих было совсем. Потом стал дуть сильнее, пронизывая до костей.
Уже было совсем светло, небо наливалось розовым и зеленым, когда из-за скалы показался Фролов, застегивая на ходу ватник, поправляя подшлемник. Вытянулся, не доходя двух шагов:
— Разрешите принять вахту, товарищ командир?
— Как выспались?
— Сон и выпивка, товарищ командир, такое дело: их всегда не хватает. Но парочку снов просмотреть успел.
— Умойтесь, закусите и сменяйте меня.
Фролов встал у ручейка на колени, умылся, утерся полотенцем, вынутым из кармана.
— Кушать не хочется, товарищ командир, а вот мне бы перекурить перед вахтой. Сон отбить окончательно.
— Как летчик?
Проснулся только что, глаза протирает и уже свой портсигар в пальцах крутит. Поздоровался, как виноватый…
Ладно, идите курите. И Кульбину скажите, чтобы у боцмана вахту в кубрике принял.
— Мы в один момент. — Фролов исчез за скалой. Теперь, когда рассветная роса блестела на скалах, и клочья синеватого тумана нерешительно качались в каменных складках, и все ярче разгорался горизонт, Медведеву нестерпимо захотелось спать. Под веками был словно насыпан песок, автомат казался необычно тяжелым.
С трудом дождался Фролова, передал ему вахту, пошел к кубрику.
Летчик, розоволицый, как видно отлично выспавшийся, дружески кивнул ему, докуривая сигарету.
Женщина сидела на камне, в стороне. 

Она казалась тоньше, стройнее в своем наспех сметанном матросском платье. Ее волосы были распущены. Откинула их назад, неподвижно смотрела вдаль…
Медведев еле добрался до койки. Показалось, заснул, стал падать в глубокий блаженный мрак, еще не успев опустить голову на подушку…
Он проснулся от чьих-то настойчивых прикосновений. Над ним стоял Агеев.
Пора вставать, старшина?
Вставать-то не пора: вы только минут десять как глаза завели… Выйдемте, товарищ командир.
С удивлением Медведев увидел: боцман держит в руках серовато-белый сверток.
Вышли наружу. Агеев отвел Медведева почти к самому гребню. Развернул рваный халат.
Этот халат, товарищ командир, что наша гостья носила, был в расселину, за обрывом, одним концом засунут. По ветру, как флаг, развевался. Мне на него наш мистер указал.
О'Грэди?

 Так точно… Я, перед тем как ложиться, в обход по камням пошел. Боцманская привычка — палубу осматривать, все ли в порядке. Вдруг он меня догоняет, указывает на скалу. А оттуда будто чайка крылом машет. Глянул я через борт — этот халат болтается. Хорошо еще, недавно светать стало, может быть, нас запеленговать не успели.
Кто же это сделал? — У Медведева перехватило дыхание.
Думаю, не англичанин. Зачем бы ему самому себя выдавать?
А где эта женщина?
— Сидит у кубрика как ни в чем не бывало. Медведев взглянул. 

Женщина задумчиво сидела на камне. Летчика не было видно. Но вот он шагнул из кубрика, неторопливо пошел за скалу, туда, где стоял на вахте Фролов.
— Маруся! — позвал боцман.
Женщина вскочила с камня. Пошла к ним суетливым, неуверенным шагом.
— Может быть, и его позвать, товарищ командир?
— Не спеши, боцман, сперва поговорим с ней. Летчик скрылся за скалой. Маруся подошла. Остановилась, глядя робко и вопросительно.