Это Гена. Он пришел подставить мне дружеское плечо и проводить до гостиницы. Ему не верится, что пари проиграно: я не шатаюсь, стою твердо.
– Стоишь?! – спросил Гена таким тоном, будто я его надул.
– Да вот, как видишь...
Он подергал меня за локоть (а вдруг все-таки начну падать?) и глубокомысленно произнес:
– Очевидное – невероятное...
Зря ты пугал меня, приятель! Я не только добрался в гостиницу своим ходом, но и чувствовал себя бодрее, чем обычно. По роду работы много сижу, врачи советуют бегать трусцой, но, по-моему, это бессмысленная и скучная трата энергии. А тут представилась возможность потратить ее азартно и с пользой.
Я прикинул, что за смену сделал 10 000 ударов дубинкой, 1200 раз нагнулся, кладя или поднимая молдинг. Плюс быстрая ходьба от конвейера к столу и обратно. Вот так, в активном движении, и должен жить человек.
«Стоять лучше, чем ходить. Сидеть лучше, чем стоять. Лежать лучше, чем сидеть»,– гласит шуточная туристская пословица. Печально, что многие современники считают так всерьез. Часто вижу, как молодые люди стойко ждут автобуса, лишь бы не идти пешком одну-две остановки. Или дежурят у кнопки занятого лифта, который должен отвезти их аж на третий этаж.
«Ручной труд – на плечи машин!» На «Коммунаре» много таких транспарантов. Призыв правильный и благородный, но нередко из него делают вывод, что физическая работа – нечто отжившее и непрестижное. И вообще, мол, глупо тратить энергию там, где за тебя это может сделать машина: лифт, автобус, электрополотер... Стоит ли удивляться, что слово «гиподинамия», известное раньше только медикам, теперь у всех на слуху? И что из сотни здоровых восемнадцатилетних парней лишь двадцать—двадцать пять в состоянии сдать нормы ГТО?
Читаю фантастику и диву даюсь: ее герои только кнопки нажимают. Никто из них даже дома не берет в руки отвертку или дрель. Наверное, чтобы вкрутить в стенку шуруп, вызывают робота из ЖЭКа, да и то посредством компьютера...
Делай, робот, как мы, делай вместе с нами, делай лучше нас! Но весь физический труд мы тебе не отдадим, иначе захиреем.
– Тебе легко рассуждать,– фыркнул Гена.– Ты выполнял на конвейере сравнительно легкую операцию. А попробовал бы клеить в салоне потолок!
Да, это действительно тяжело. Сидишь в кузове на корточках и, подняв руки, орудуешь кистью и острым ножом... Парни, как правило, не выдерживают. Операция считается женской. А по-настоящему, конечно, для нее нужен робот.
Я не хочу рисовать автомобильный конвейер розовой краской. Это далеко не игра в пинг-понг. Но черная краска – другая крайность. Гена – наверное, забавы ради – ее не пожалел.
Цитаты, которыми он меня пугал, относятся к американским автозаводам. Темп конвейерной сборки там очень высок и находится на грани человеческих возможностей. Если коммунаровский сборщик должен выполнить свою операцию за девяносто секунд, то американскому отведено на каждый автомобиль меньше минуты. Это может подтвердить Артур Хейли. Вот что он пишет в своих «Колесах»:
«С момента остановки конвейера до его запуска прошло четыре минуты пятьдесят пять секунд. Это означало, что завод недовыпустил пять с половиной автомобилей».
Немудрено, что при таком жестоком темпе руки Ролли Найта были к концу смены в кровоточащих ссадинах.
А вот еще из Хейли:
«Сам характер работы лишает человека гордости за свой труд. Рабочий на конвейере никогда ничего не завершает, не ставит точки; он ни разу не собрал целиком автомобиля, а лишь соединял какие-то его части – там прикрепил металлическую пластину, тут подложил шайбу под болт».
Любопытная мысль. Но спорная. По этой логике не может гордиться своим трудом и обычный, рядовой конструктор: он ведь проектирует не автомобиль целиком, а какую-то из его бесчисленных деталей.
По-моему, дело не столько в характере работы, сколько в ее качестве. Если сборщик прикрепляет эту самую пластину надежно, у него есть право себя уважать.
А что, интересно, думают сами сборщики? Как относятся к своей работе, к ее результатам? У конвейера на эту тему не поговоришь. Попробую в воскресенье на стадионе...
|